Имя Фрича – всё, что требовалось, чтобы лишить меня дара речи. Ханья, должно быть, пожалела, что упомянула о нём, поскольку её хмурый взгляд исчез, но я скрестила руки на груди, защищаясь от порыва ветра, и сделала несколько шагов по пустой улице. Снег прекратился, сменившись тишиной, такой же туманной, как серое небо над головой.
В лагере, где смерть почти неизбежна, мы боролись с ней как могли. Выживание было нашей стратегией в эндшпиле, но каждый заключённый играл по-своему, и не имело значения, насколько честно. Смерти нет дела до честности.
Ханья вздохнула и переплела свои пальцы с моими.
–
Хотя чистота была чуть ли не соблазнительнее еды, даже она не стоила той цены, которую пришлось бы заплатить. Я взяла подругу за руку и сделала последнюю попытку.
– Пожалуйста, не уходи, Ханья. Давай ещё погуляем.
Она фыркнула:
– Как, по-твоему, это будет воспринято? «Простите меня, герр шарфюрер, я не расплатилась с вами, потому что была на прогулке». – Она изобразила ухмылку Протца и понизила тембр, чтобы подражать ему: – «Не нужно возвращать мне долг, 15177, это мне только в радость. Вот дюжина буханок
Я пыталась не доставить ей удовольствия и не рассмеяться, но пародия была такой точной, что мой план провалился. Впрочем, веселье тут же исчезло из её глаз, появился обычный настороженный взгляд.
– Кстати, вчера вечером я крутилась возле плаца, чтобы Фрич увидел меня и вызвал на шахматную партию. Комендант Хёсс появился, как ты и говорила, и застал нас как раз в тот момент, когда Фрич праздновал победу, – сказала я, пока Ханья притягивала меня к себе, хоть немного укрывая от холодного ветра.
– Это уже третий раз, когда он застаёт вас двоих за шахматами, да? – спросила она. – Пока не очень тянет на нарушение протокола, учитывая, что Фрич настаивает на том, что это повышает моральный дух, и Хёсс дал своё разрешение; но все знают мнение коменданта, что Фрич злоупотребляет игрой. Что ещё нужно сделать, чтобы его перевели? Может быть, нам стоит сталкивать вас с комендантом почаще?
– Если Фрича будут ловить на нарушении правил каждый раз, когда Хёсс посещает лагерь, он начнёт что-то подозревать. Мы должны соблюдать интервалы, как раньше.
– А если у тебя закончатся идеи до того, как Хёсс начнёт действовать? Сколько новых способов игры в шахматы ты можешь предложить?
– В следующий раз, когда Фрич скажет мне, что ему скучно, я заявлю, что буду играть с завязанными глазами. – Я натянула рукава на онемевшие пальцы. Лишь пока ему было интересно играть со мной, мы могли склонять его к нарушению протокола. Хёсс должен был что-то предпринять в ближайшее время.
– Ты затеяла рискованную игру, – сказала Ханья и крепче сжала мою руку, когда налетел порыв ветра.
– Теперь ты пойдёшь в тепло, поняла? Не хватало ещё пневмонии. –
– Ты всегда заботишься обо мне, бобе Офенхайм.
– Если бы настоящая бобе Офенхайм услышала твою попытку произнести это слово, она бы сказала, что это
– Видимо, это не очень хорошо? – спросила я с глупой улыбкой.
Ханья потрепала меня по щеке, пока мы шли по заснеженной улице.
– Это будет всем, что ты захочешь, маленькая шиксе. Если ты хочешь, чтобы это было чем-то хорошим, оно будет чем-то хорошим.
Я почему-то не поверила её словам, но всё равно ощутила их теплоту.
На следующий день, закончив работать, я поспешила из блока № 11 в блок № 14. Ханья жаждала поделиться своим последним уловом от сделки, поэтому мы планировали встретиться в моём блоке.
Когда я проходила мимо блока № 16, на главную улицу, как и ожидалось, вышла Ханья, потому как в основном она занималась административной работой за главными воротами. Я бросилась было догонять её, но тут появились двое заключённых. Они начали толкать Ханью, пока все трое не оказались перед блоком № 15.
Я поспешила в проулок между блоками № 15 и № 16 и подкралась ближе, судорожно изобретая способ остановить их, что бы они ни собирались делать. Когда голоса стали отчётливее, я замерла. Прижавшись к ледяной кирпичной стене, я сомкнула пальцы вокруг рта и подышала на них, чтобы согреть, делая при этом короткие вдохи, чтобы облачка пара не выдали моего присутствия.
– Ты требуешь с него плату? – спросил один из мужчин, немецкий еврей.
– Это касается только меня, ента, – ответила Ханья. Мужчина ощетинился, услышав женское оскорбление в свой адрес.