Последний ход

Без Фрича жизнь в Аушвице была непривычной. Палящая жара сменила холодную зиму, теперь никто не заставлял меня играть в шахматы против моей воли, и я больше не проводила дни, строя заговоры против Фрича или надеясь, что ему не надоем. Хотя я и была рада передышке, пустота, с которой я осталась один на один, не могла заполниться до тех пор, пока я не исполню задуманное и не найду его.

Тёплым летним утром я выбежала из блока № 8, спеша на перекличку. Блок № 8 стал моим местом жительства в марте, когда начали привозить женщин и охранники перевели нас в наш собственный блок, отделённый от мужского бетонной стеной. На ходу я проверила рукав, убеждаясь, что крошечная ранка на руке не кровоточит через форму. Ханья сумела достать вакцины от тифа для меня, себя и Исаака, вооружив нас для борьбы с эпидемией, которая с каждым днём буйствовала всё сильнее. Ханья заверила меня, что достала препараты честным путём, но я подозревала, что здесь не обошлось без угроз – пусть даже они были пустыми и эсэсовцы не знали, что она использует их имена для собственной защиты. Ханья сплела хитрую паутину, которая разорвётся, только если она сама того пожелает.

После переклички я вместе с моей коммандо отправилась в блок № 11, борясь с желанием почесать поясницу. Скорее всего, блошиный укус – блохи облюбовали женские блоки. Когда зуд стал невыносимым, я сдалась и быстро почесала место укуса. Мои пальцы коснулись плотного бугорка на коже. Один из шрамов от порки. Я потянулась к потайному карману юбки с чётками, на губах заиграла тоскливая улыбка. Отец Кольбе.

Улыбка исчезла, когда я вошла в блок № 11. Скоро должна была состояться казнь первой группы жертв на сегодня: заключённые, пойманные на участии в лагерном Сопротивлении, или члены подпольного Сопротивления, которых просто отправили сюда умирать. На пути по коридору в сторону женского туалета я прошла несколько помещений, напоминавших комнаты в бараках. Внутри содержались гражданские лица, ожидавшие суда. Я не знала, почему эсэсовцы вообще беспокоились о том, чтобы отдать кого-то под суд. Всё равно почти всех приговаривали к смерти.

Впереди я заметила коротко стриженные тёмные волосы под косынкой и вытянула шею, чтобы лучше видеть, как их хозяйка пробирается по коридору. Когда женщина-заключённая приблизилась, мои надежды рухнули. Это не Ханья. Ради её же блага, хорошо, что в этот день она не переводит на судебных процессах или допросах, я была рада за неё. Из-за пыток, свидетелем которых Ханья вынужденно становилась, она ненавидела работать в блоке № 11. Но, исходя из собственных интересов, я бы хотела, чтобы это была она.

Дойдя до маленькой уборной, я остановилась в коридоре. Сосредоточься, сказала я себе, повторяя мантру, которую произносила в начале каждого рабочего дня. Сосредоточься на жизни. Борьбе. Спасении.

Но никакая сосредоточенность не могла избавить меня от шока, когда в блок № 11 вошла Ирена Сенкевич.

Это была она; совершенно точно это была она. Она выглядела точно так же, как я помнила, хотя и была более измождённой, потому что только прибыла из Павяка – а я знала, каково это. Она всё ещё была одета в гражданскую одежду, подбородок её был вызывающе вздёрнут, как и всегда, но взгляд метался быстро и неуверенно. Охранники направляли одних политических заключённых в зал суда или в комнату для задержанных; других, в том числе и Ирену, направили в мою сторону. В толпе она не заметила меня, и я поспешила ей навстречу.

– Ирена Сенкевич? Или мне лучше сказать «Марта Нагановская», чтобы ты не накричала на меня за то, что я использую твоё настоящее имя в присутствии эсэсовцев?

Она отступила назад и уставилась на меня, но когда её насторожённый взгляд перешёл с моего лица на номер заключённого и обратно, сказанное дошло до цели. Её глаза расширились, затем она усмехнулась и покачала головой:

– Чёрт возьми, Мария. Ты жива.

Никогда бы не подумала, что мне будет приятно слышать бранные слова от Ирены в свой адрес, но на глаза у меня навернулись слёзы. Ужасно, что Ирена здесь, но я не могла сдержать приятного волнения от того, что вижу её. Спустя столько времени…

Мысли оборвались. Ирену отправили в женскую умывальню, последнюю остановку перед тем, как её выведут во двор. Никто из отправленных во двор живым не возвращался.

Да, она была женщиной, но молодой и здоровой, а обычно молодых и здоровых женщин оставляли для работы. Почему её не оставили? Когда я заметила набухший живот, ответ стал ясен.

– Ирена, ты беременна.

– Правда? А я-то понятия не имела.

Мы прошли за другими женщинами в умывальню, и проходивший мимо эсэсовец приказал им раздеться. Пока Ирена делала это, я механически принимала различные предметы одежды, которые передавали мне другие женщины. Раздевшись, они покидали комнату или переходили в соседнюю, чтобы воспользоваться уборными.

– Отец ребёнка? – спросила я наконец.

Ирена сжала рот в тонкую линию.