Сжав руки в кулаки, я встала и отвернулась. Вот почему я ненавидела, когда члены Сопротивления попадали в госпиталь с выдуманным диагнозом. Это было слишком рискованно. Теперь Луиза умерла ни за что. Если мы продолжим терять женщин таким образом, к началу восстания у нас никого не останется.
Когда мы с Яниной попрощались, я пошла дальше по грунтовой дороге, спотыкаясь о неровные куски кирпича, камня и щебня. Поравнялась с большой, глубокой лужей и приблизилась к куче разлагающихся трупов. Непрерывно вглядываясь в холодную, скользкую грязь, я старалась не споткнуться о чьи-нибудь кости и пнула куском земли в прошмыгнувшую крысу. Снаряд пролетел мимо и с хлюпаньем упал, а крыса вернулась к своим товарищам, грызущим массу сине-серых скелетов.
Дойдя до своего кирпичного барака, я остановилась на пороге и бросила завистливый взгляд через плечо, представляя, что вижу главный лагерь, который располагался тремя километрами восточнее. Хотя в блоке № 8 кишели блохи, там были ровные полы, уборные и водопровод. В этом строении не имелось ничего похожего.
Прежде чем зайти внутрь, я попыталась избавиться от грязи, выставив ноги под дождь, а затем утолила свою постоянную жажду его каплями. Дрожа и вытирая остатки влаги, обошла задержавшуюся у двери крысу и направилась по неровному полу к рядам коек из деревянных реек. Нашла свой ряд, забралась на верхнюю койку. Большинству не хватало места, чтобы лежать вытянувшись в полный рост, но у меня оставалось несколько лишних сантиметров, даже когда я вытягивала ноги. Ростом я пошла не в тату.
Я достала кусок хлеба из своей заначки и отломила небольшую часть. Дождь пробивался сквозь крышу, но даже это не могло испортить сегодняшний день. Воскресенье – мой любимый день недели. По воскресеньям нам не нужно было работать.
Вынув бланк лагерного письма, я собралась написать ещё одно письмо госпоже Сенкевич. Хотя я боялась писать людям из Сопротивления, случившееся с Иреной не оставило мне выбора. Прежде чем приняться за ответ, я ещё раз перечитала её письмо.
Простое, осторожное письмо. Будучи членом Сопротивления, госпожа Сенкевич умела писать письма, которые могут пройти нацистскую цензуру. У меня было чувство, что она знала о том, что Ирена не умерла при тяжёлых родах и что ребёнок не был мертворождённым, как я сообщила в письме, отправленном сразу после казни. Когда-нибудь я поведаю ей настоящую историю.
Я убила вошь, которая ползла по моей руке, а затем принялась за письмо. Возможно, на этот раз мне удастся сдержать слёзы и строчки не поплывут из-за растёкшихся чернил.
Я ненавидела себя за ложь, притворный оптимизм и прежде всего стандартные заверения в своём благополучии. Но я была обязана написать это, чтобы моё письмо прошло цензуру. Если бы не цензура, в моём письме были бы изложены все подробности моей работы в ЗОВ и наши надежды на то, что Армия Крайова признает необходимость штурма для освобождения Аушвица.