В бланках для писем много текста не помещалось, но у меня ещё осталось место для одной строчки перед подписью. Пробежав глазами по написанному, я почувствовала отчаянную потребность в откровенности и вспомнила о работе на Сопротивление в Варшаве: тогда слова нашлись сами собой. Главным и самым важным было то, что госпожа Сенкевич наверняка поймёт их тайный смысл.
Когда я закончила писать письма – одно для госпожи Сенкевич, а другое, секретное, для Матеуша, – две мои соседки по койке ещё не вернулись, но Ханья уже была в блоке. Судьба была благосклонна к нам, и мы оказались в одном и том же жилом здании, поэтому, естественно, Ханья стала четвёртой соседкой по койке. Бормоча что-то по-чешски, она пыталась отжать свою грязную форму, промокшую под дождём. По требованию Протца Ханья принимала душ, а её одежду тщательно дезинфицировали и чистили во время встреч, так что по возвращении она, как правило, была поразительно чистой. Но, пройдясь по размокшей лагерной земле, стала такой же грязной, как и я.
– Как прошло?
Ханья вскинула брови и, улыбаясь, устроилась рядом со мной.
– Я понимаю, что тебе исполнится шестнадцать лишь в феврале, Мария, но ты уже должна это знать. Если мне придётся объяснять тебе…
– Я хорошо знаю, что произошло между тобой и Протцем. Он угостил тебя вкусным ужином из жареной утки с рябиновым соусом, сводил тебя на оперу в Большой театр в Варшаве и потом… – я остановилась, всматриваясь в её лицо в поисках подсказки, а затем произнесла на выдохе: – Он поцеловал тебя?
Ханья прижала руку к груди.
– Леди никогда в таком не признается. Очень жаль, что ты не попала на оперу. Давали «Севильского цирюльника», и это было великолепно.
Я хихикнула, но от меня не укрылась её грустная отстранённость, спрятанная за довольной ухмылкой.
– На самом деле, я имела в виду твою просьбу. Ты сделала это? Он позволит тебе увидеться с Исааком?
– Да, я спросила, и мы уже даже повидались. Перед тем как сопроводить меня обратно в Биркенау, Протц разрешил поговорить с братом. У нас было всего несколько минут, Исаак весь извёлся, что он в главном лагере, а мы здесь, но в остальном он в порядке.
– Слава богу. В следующий раз передай ему, что я скучаю.
Её лицо осветила слабая улыбка.
– Передам, шиксе.
Несмотря на то что Ханье пришлось встретиться с Протцем, свидание с братом, казалось, дало ей необходимый заряд уверенности. В её глазах вновь зажёгся огонёк надежды, затмив беспокойство, которое в последнее время проявлялось всё чаще. Хотя её состояние улучшилось, я заподозрила, что что-то не так, и ждала, когда Ханья расскажет об этом.
– Мария, если я буду продолжать просить Протца позволить мне увидеться с Исааком, это станет единственным пунктом нашего обмена. Он не позволит встречаться с Исааком и получать необходимые товары за одну сделку.
Конечно, Протц – этот шмак! – выставил свои условия. Ханья отказалась от использования других заключённых, чтобы доставать необходимые вещи, и Протц был теперь её основным поставщиком. Потерять его стало бы тяжёлым ударом, я не была уверена, что мы можем себе это позволить. И всё же, пока Ханья ждала, замерев в полной надежд тишине, я поняла, как ответить на её невысказанную просьбу.
– Протц – это твоя связь с Исааком. Тебе не нужно моё разрешение, чтобы выбрать своего брата.
– Я не хотела подводить ни тебя, ни Сопротивление, – сказала она, хотя в её голосе отчётливо угадывалось облегчение. – Я знаю, как сильно это повлияет на наши ресурсы.
– Вы с Исааком нужны друг другу, бобе. Кроме того, ты лучшая переводчица во всём лагере, так что мы найдём другие способы, чтобы восполнить отсутствие поставок от Протца, – ответила я, ухмыляясь, хотя в животе всё ещё ощущался тугой узел.
Я знала, что лучше не предлагать Ханье найти другой способ видеться с Исааком и разорвать договорённости с Протцем. Она бы стала настаивать, что решение принимать не ей, утверждать, что с ней всё в порядке. Но иногда по вечерам я обнаруживала, что она лежит на нашей койке с маленькой пустой бутылкой из-под водки, обычно украденной из бараков СС. Ночь была надёжным убежищем для таящихся в глубине души секретов. Они оставались, пока утренний свет не прогонял их прочь. Ханья наутро не помнила, что делилась ими, поэтому я прятала признания в глубинах своих собственных тайников. Её пылкие проклятия и слабый шёпот в конце концов сгустились в простую истину:
– Хочешь сыграть в шахматы?