Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

Коллективно этих акторов можно обозначить зонтичным понятием гражданское общество. По большому счету, гражданское общество означает совокупность заинтересованных в политике акторов экономической и общинной сфер, которые действуют, руководствуясь гражданской добродетелью и служат противовесом для политической сферы[908]. В либеральных демократиях гражданское общество свободно и независимо, а экономическая и общинная сферы социального действия отделены друг от друга [♦ 3.2]. Независимость гражданского общества чрезвычайно важна, поскольку именно она прежде всего позволяет создавать конкурирующие фракции с различными интересами[909]. Как пишет Норт и его соавторы, организации в либеральных демократиях – «от клубов садоводов и футбольных лиг до многонациональных корпораций, неправительственных организаций (НПО), групп интересов и политических партий – обеспечивают агрегирование интересов, которое может оказывать независимое влияние на политический процесс»[910]. Наше определение «гражданского общества» значительно отличается от многих других, используемых в литературе, поскольку они чаще всего не включают в себя предпринимателей[911]. И все же их необходимо включать, поскольку четыре автономные группы акторов вместе выполняют одну функцию – обеспечивают наличие защитных механизмов. Свобода и независимость социальных групп на деле гарантируют, что процессы публичного обсуждения функционируют в демократическом ключе, а также дают четкие стимулы и эффективные средства борьбы с автократическими тенденциями. Следовательно, именно автономность гражданского общества создает второй защитный механизм либеральной демократии (первым является разделение ветвей власти), поскольку наличие де-юре институтов публичного обсуждения является необходимым, но не достаточным условием для вышеупомянутого де-факто демократического характера этого процесса. При наличии автономных гражданских объединений демократия находится под защитой, и с автократическими тенденциями можно бороться.

4.4.1.3. Эрозия защитных механизмов: конституционный переворот и автократический прорыв

Поскольку разделение ветвей власти закреплено в конституции, оно не должно являться просто юридическим фасадом, игнорируемым на практике[912]. Но несмотря на то, что существуют институциональные гарантии этого разделения, такие как конституционный суд или другие органы конституционного контроля,[913] их полномочия также определяются законом, которым правящая элита может пренебречь. Как мы объясняли выше, фракционная борьба и большое количество автономных политических акторов, заинтересованных в эффективном осуществлении конституционного контроля, как правило, не позволяют политической элите пренебрегать нормами конституции. Несомненно, самым общим основанием, предотвращающим игнорирование закона, является легально-рациональная легитимность либеральной демократии. Когда законность понимается как самоцель, власть закона главенствует, а его юридическая и практическая стороны совпадают, делая эффективной формальную систему сдержек и противовесов. В идеальном сценарии политическим акторам не может даже прийти в голову нарушить положения конституции, поскольку их электорат неизбежно воспримет эти действия как неправильные и незаконные. Напротив, когда демократический фундамент, основанный на легитимности, подменяется субстантивной рациональностью, власть закона теряет свою силу и авторитарные тенденции изрядно подтачивают камень, лежащий на их пути. Действительно, субстантивно-рациональная легитимность в демократических системах является той самой девиацией, которая присуща упомянутым выше «аномальным» акторам. И поскольку мы выделили два типа акторов, практикующих субстантивно-рациональную легитимность, в то время как только один из них организует выборы (коммунисты, продолжая придерживаться марксизма-ленинизма, остаются революционерами), можно довольно точно определить, кто представляет собой аномальный вызов либеральным демократиям. Это популисты[914].