Постскриптум: "Пусть бог не вмешивается" (СИ)

Аллегро обернулся так резко, что едва не уронил неустойчивую Триш, на секунду напрочь позабыв о её существовании в принципе. Девушка едва успела схватиться за него, чтобы не упасть, а затем подняла голову, чтобы отчитать Карлоса и… не смогла заговорить.

Она как будто вечность не видела его и от того, наверное, он казался таким худым, уставшим и вымученным, будто бы потерявшим веру в собственные силы.

Ему же она, спустя недели, проведённые в разлуке, виделась непривычно маленькой и хрупкой – ломкой, как хрусталь, который мог разлететься вдребезги от одного неосторожного движения.

Триш отшатнулась и почувствовала, будто застывшие стрелки часов внутри неё начали свой ход с бешеной, просто невероятной скоростью – бежали вперёд так неуловимо и одновременно шумно, что тиканье в ушах сливалось в один сплошной непонятный звук.

Джотто одним рывком устремился вперёд – к ней – лишь бы быстрее, ближе, теснее. Но будучи в одном лишь шаге от того места, где она замерла, не в силах поверить в то, что видела перед собой, он остановился. Испугался, что бредил. Протянул руку к её лицу и вмиг похолодевшими и задрожавшими пальцами коснулся щеки.

Боль захватила сердца обоих одновременно – вот так сразу и без предупреждения.

Никогда и ни о чём в своей жизни Джотто так сильно не жалел, как о том, что уехал. Что оставил её и не был рядом в тот момент, когда она проснулась.

И никогда в жизни Триш не испытывала такой ненависти к нему, как в этот момент их воссоединения – она до безумия сильно скучала по нему; она хотела видеть его рядом с собой; ей пришлось быть сильной без него.

Мужчина судорожно, и всё же с осторожностью, трогал ведьму везде, где только можно было: гладил тонкую шею, ощупывал плечи и поразительно тонкие руки, бережно обнимал, поглаживая спину, целовал лицо и дышал ароматом её парфюма.

- Идиот, - сдавленно зашептала Триш, сквозь горечь, вставшую ей поперёк горла. – Ты – сказочная сволочь.

Он согласно кивал, внимая каждому её слову и одновременно убеждая самого себя в том, что это не было одним из тех больных сновидений, которые он видел там - в Риме.

- Клянусь – я больше не оставлю тебя.

- Десять дней, Джотто, - она схватилась за него, как за последний шанс выжить и сохранить здравый рассудок. - У меня осталось десять дней, - Триш стукнула его ослабевшей ладонью по спине и наконец зарыдала: - Ты должен был быть здесь.

Видеть, слышать… даже просто чувствовать её слёзы было так нестерпимо, что душа металась из стороны в сторону, разрываясь между собственными чувствами и её несчастьем. Вина за то, что его не было рядом в тот момент, когда она нуждалась в нём больше всего, охватывала сердце и добиралась до всего живого, что только могло остаться в теле.

- Я знаю, Триш… Знаю.

Но легче всё равно не становилось.

Комментарий к Часть тридцать девятая. Иллюзия счастья.

Пришлите мне, пожалуйста, сотню платков. Я слишком чувствителен в последние дни - это от того, что работа подходит к концу, или просто настроение такое?

========== Часть сороковая. Я не скажу прощай, потому что хочу быть здесь. ==========

Комментарий к Часть сороковая. Я не скажу прощай, потому что хочу быть здесь.

К стилю придётся привыкать. Мне так было удобнее и сейчас я сделаю небольшие пояснения, так что потрудитесь, и прочтите сперва их:

1) Записи Триш в дневнике выделены жирным курсивом.

2) Простым курсивом выделено будущее время.

3) Обычным шрифтом - настоящее.

Статус завершён, но ожидайте эпилог.

I.

Если бы жизнь могла исполнить одно, самое-самое заветное, желание человека, то мир, наверное, избавился от многих проблем. Но, как правило, ничто так легко не работает: жизнь может давать тебе что-то, ценность чего понимается лишь со временем, а затем с размаху бить по лицу, ставить подножку, и, когда ты уже не можешь подняться, забирает себе ещё и эту, данную ею же, ценность…

Поэтому иногда, когда такое происходит, в людях пускает корни глубокая неприязнь и отвращение к реальности. И тогда, в маленьком клубке негативных эмоций, ненависть к самой жизни становится единственным щитом, за которым человек может спрятаться от боли, несчастий… и от самого себя.

II.

Шум прибоя, прерывавшийся полуденной рындой судового колокола, отрезвлял и немного отвлекал внимание, не давая полностью окунуться в собственные эмоции, возникшие ещё несколько дней назад то ли на почве небольшого недомогания из-за нервного расстройства, то ли по причине того, что в это же время нашлась та единственная вещь, оставшаяся от Триш после её… исчезновения.

Взгляд опустился вниз – туда, где пальцы бережно сжимали дневник в кожаном переплёте, оставив его открытым на первой странице и не решаясь переворачивать лист.

«Патрисия Терри Холмс», - гласила надпись, выведенная аккуратным почерком по центру страницы.

Дневник Терри-Триш, который, на первый взгляд, нашёлся совершенно случайно… И в то же время, как будто ожидавший, что его обнаружат именно в это время и именно этот человек.

Потому что первая запись в самом начале второй страницы гласила:

«Я пишу этот дневник для тебя. С надеждой на то, что ты поймёшь меня…».