Поступь хаоса

Потому что перед моим побегом с фермы Бен успел мельком показать, как мальчики Прентисстауна становятся мужчинами, и почему они больше не разговаривают с другими мальчиками, и как они становятся пособниками всех страшных преступлений…

Мне трудно это произнести…

Но…

Они становятся мужчинами, когда убивают.

Без помощи взрослых, сами, в одиночку.

Все те пропавшие без вести…

Никуда они не пропадали.

Мистер Ройял, мой старый школьный учитель, который однажды перепил виски и застрелился, на самом деле не застрелился. В свой тринадцатый день рождения его убил Сэб Манди: встал и спустил курок на глазах у остальных мужчин Прентисстауна. Мистер Голт, чье стадо перешло к нам два года назад, хотел пропасть без вести. Но мэр Прентисс догнал его и – в полном согласии с законом Нового света – казнил. Правда, сначала он дождался тринадцатого дня рождения своего сына, а уж тот в одиночку замучил мистера Голта до смерти.

И так далее, и так далее. Мальчики убивали мужчин и сами становились мужчинами. Если людям мэра удавалось поймать какого-нибудь беглеца, его припрятывали до очередного дня рождения. А если нет – что ж, тогда они выбирали неугодного им прентисстаунца и объявляли, что он пропал без вести.

Жизнь мужчины отдавали в руки мальчика.

Мужчина умирает – мужчина рождается.

Все виновны. Все пособники.

Кроме меня.

– О господи! – слышу я голос Виолы.

– Но я не захотел подчиниться, так? – говорю я.

– Ты был последним, Тодд Хьюитт, – говорит Аарон. – Последним солдатом безупречной армии Господа Бога.

– Бог никакого отношения к вашей армии не имеет, – усмехаюсь я. – Опусти винтовку. Теперь я знаю, что мне нужно сделать.

– Но убийца ли ты, Тодд? – спрашивает Аарон, склонив голову набок и все шире растягивая лицо в омерзительной улыбке. – Может, просто врунишка?

– А ты прочти меня. Прочти – и узнаешь, на что я способен.

Аарон теперь стоит за кафедрой, глядя прямо на меня и протягивая ко мне жадные щупальца своего Шума. Жертвоприношение, слышу я, и божий промысел, и святой мученик.

– Может, ты и прав, малыш Тодд. И он кладет винтовку на кафедру.

Я сглатываю слюну и стискиваю рукоять ножа.

Но тут он глядит на Виолу и издает тихий смешок.

– Нет уж! – говорит он. – Маленькие девочки такие хитрые!

И непринужденно спихивает винтовку в водопад.

Мы даже не успеваем заметить, как она исчезает.

Но ее больше нет.

Есть только я и Аарон.

И нож.

Проповедник разводит руки в стороны и принимает свою обычную позу. Да-да, он как будто вновь оказался за кафедрой прентисстаунской церкви: прислоняется к камню, поднимает ладони кверху и воздевает глаза к белой сияющей крыше над нашими головами.

Его губы беззвучно шевелятся.

Он молится.

– Ты сумасшедший, – говорю я.

– Что ты, я блаженный.

– Ты хочешь умереть.

– А вот и нет, Тодд Хьюитт, – говорит Аарон, делая шаг по проходу в мою сторону. – Ключ ко всему – ненависть. Ненависть движет людьми. Ненависть – это огонь, очищающий душу солдата. Солдат должен ненавидеть…

Аарон делает еще шажок.

– Я хочу не просто умереть, – говорит он. – Я хочу, чтобы ты меня убил.

Я начинаю пятиться. Его улыбка меркнет.

– Неужто наш мальчик заврался?

– Зачем?! – недоумеваю я, продолжая пятиться. Виола идет со мной. – Зачем ты это делаешь?! Какой в этом смысл?

– Господь указал мне путь, – отвечает Аарон.

– Мне почти тринадцать лет, – говорю я, – и всю свою жизнь я слушал только мужчин.

– Потому что Господь увещевает через нас.

– Дьявол тоже, – добавляет Виола.

– Ну надо же, оно разговаривает! Это слова соблазна, призванные усыпить…

– Заткнись! – обрываю его я. – Не смей с ней заговаривать.

Пятясь, я уже прошел мимо всех рядов и теперь сворачиваю направо. Аарон следует за мной, Виола тоже. Мы медленно движемся по кругу. Я держу нож перед собой. Все покрывают мелкие брызги. Зал вращается вокруг нас, уступ по-прежнему очень скользкий, а стена воды по-прежнему ослепительно-белая от яркого солнца.

И грохот, непрекращающийся грохот.

– Ты последнее испытание, – говорит Аарон, – последний элемент совершенной мозаики. Когда ты встанешь на сторону армии, в ней не останется слабых звеньев. На нас снизойдет истинная Божья благодать. Если падет один, падут все, Тодд. А пасть должны все. – Он стискивает кулаки и опять поднимает голову. – Только тогда мы переродимся! Только тогда мы сможем переделать этот проклятый мир…

– А я испортил вам планы, – говорю я, и Аарон недовольно хмурится. – Не захотел никого убивать.

– Вот именно, – кивает Аарон. – Поэтому ты у нас такой особенный. Мальчик, который не умеет убивать!

Я украдкой кошусь на Виолу, шагающую в стороне от меня. Мы продолжаем двигаться по кругу.

И сейчас мы с Виолой подходим к той части пещеры, откуда начинается туннель.

– Но Господу нужна жертва, – продолжает Аарон. – Мученик. И кто, как не глашатай Божий, лучше всего подойдет на эту роль?

– Никакой ты не глашатай, Бог ничего тебе не говорит! Хотя смерти желает, это точно.

Взгляд у Аарона такой безумный, что мороз продирает по коже.