Поступь хаоса

Я оглядываю идеально чистую кухню.

– Нам нельзя оставаться, – решительно заявляю я.

– Верно. – Виола кладет подбородок на руки и с чувством говорит: – Я так боялась за тебя! И еще я боялась, что вот-вот нагрянет армия, а меня никто не хочет слушать! – Она бьет кулаком по столу. – И мне было так плохо из-за… – Ее лицо искажает гримаса боли, и она отворачивается.

– Из-за Манчи, – договариваю я, впервые произнося его имя с тех пор…

– Прости меня, Тодд! – В глазах Виолы стоят слезы.

– Ты не виновата.

Я быстро встаю, отодвигая стул.

– Он бы убил тебя, – продолжает она. – А потом убил бы и Манчи – просто так.

– Давай не будем об этом, очень прошу, – говорю я, выходя из кухни и направляясь обратно в спальню.

Виола идет за мной.

– Ладно, я поговорю со старейшинами. – Я поднимаю с пола Виолину сумку и набиваю ее выстиранной одеждой. – А потом пойдем дальше. Не знаешь, далеко мы от Хейвена?

Виола улыбается:

– Идти всего два дня!

Я удивленно выпрямляюсь:

– Мы что, столько проплыли?

– Вот именно!

Я присвистываю. Два дня! Осталось каких-то два дня, и мы увидим Хейвен, что бы нас там ни ждало.

– Тодд…

– Да? – Я вешаю на плечо ее сумку.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что не сдался и пришел за мной.

Все вокруг замирает.

– Ерунда, – отвечаю я, краснея и отворачиваясь. Больше Виола ничего не говорит. – Ты как сама? – спрашиваю, по-прежнему не глядя на нее. – Очень испугалась?

– Да я-то… – начинает Виола, но тут хлопает входная дверь, и по коридору плывет мелодичное папа, папа, папа.

Джейкоб не решается войти и виснет на дверном косяке. – Папа велел тебя привести, – говорит он.

– Да ты что? – Я поднимаю брови. – Выходит, это я должен к ним прийти?

Джейкоб кивает с очень серьезным видом.

– Ну что ж, давай их навестим. – Я перевешиваю сумку и смотрю на Виолу. – А потом в путь.

– Точно, – кивает Виола, и ее тон меня очень радует.

Мы уже выходим в коридор, когда нас останавливает Джейкоб.

– Только ты, – говорит он, глядя на меня.

– Не понял?

Виола опять сердито скрещивает руки.

– Он имеет в виду, что со старейшинами ты будешь разговаривать один.

Мальчик кивает – опять до ужаса серьезно. Я перевожу взгляд с него на Виолу и обратно.

– Вот что, – говорю я, садясь на корточки. – Ступай к своему папе и скажи, что мы с Виолой сейчас подойдем. Лады?

Джейкоб открывает рот:

– Но он сказал…

– Неважно, что он сказал, – тихо и ласково говорю я. – Беги.

Малыш охает и выбегает за дверь.

– Пожалуй, хватит остальным решать за меня, что делать, – говорю я с неожиданной усталостью в голосе. Отчего-то мне хочется лечь в постель и проспать еще дней пять.

– Сможешь дойти до Хейвена? – спрашивает Виола.

– Попробуй останови, – говорю я, и она снова улыбается.

Я иду к входной двери.

И уже в третий раз думаю про путающегося под ногами Манчи.

Его отсутствие так значимо, что похоже на присутствие… Из моих легких резко выходит весь воздух, я немного выжидаю и осторожно делаю глубокий вдох.

– Вот черт!

Его последнее Тодд? зияет в моем Шуме открытой раной.

Это еще одна особенность Шума: любое событие остается в нем навсегда.

Впереди оседают клубы пыли, поднятые Джейкобом на тропинке, ведущей через небольшой сад к центру деревни. Я оглядываюсь по сторонам. Дом доктора Сноу совсем небольшой, зато с верандой, выходящей на реку. Внизу виднеются небольшой док и низкий мостик, соединяющий главную улицу Карбонел-даунс с дорогой на другом берегу – той самой, по которой мы так долго спускались и которая через два дня должна привести нас к Хейвену.

– Боже, – говорю я, – да тут прямо рай по сравнению с остальным Новым светом.

– В раю должны быть не только красивые домики, – улыбается Виола.

Я присматриваюсь внимательней. Вокруг тропинки, ведущей к деревне, доктор Сноу разбил ухоженный сад. За деревьями виднеются какие-то постройки и играет музыка.

Та самая странная музыка. То и дело меняющаяся, чтобы к ней нельзя было привыкнуть. Мелодию я не узнаю – да и не должен узнавать, – но здесь она звучит громче, и клянусь, я уловил в ней что-то знакомое, когда только очнулся…

– В центре деревни почти невозможно находиться, – продолжает Виола. – Большинство женщин вообще не выходят из общежития. – Она хмурится. – Наверное, в этом и смысл.

– Жена Уилфа рассказывала мне про одну деревню, где… – Я резко замолкаю.

Музыка меняется.

Нет, ничего подобного. Она все та же.

Музыка, которая доносится сюда из деревни, не меняется – все та же беспорядочная, извивающаяся и скачущая в разные стороны мелодия, похожая на обезьянку.

Но я слышу кое-что еще.

Другую музыку.

И она становится все громче.

– Ты слышишь? – спрашиваю я Виолу.

И оборачиваюсь.

И еще раз. Виола тоже вертится кругом.

Мы пытаемся понять, что это за звуки и откуда они доносятся.

– Может, на другом берегу тоже установили динамик, – говорит Виола. – На случай, если какая-нибудь нахалка вздумает бежать.

Но я не слушаю ее.

– Нет, – шепчу я, – нет, не может быть…

– Что такое? – Голос у Виолы меняется.

– Ш-ш… – Я снова прислушиваюсь, силясь успокоить собственный Шум.

Там, за плеском воды и голосами птиц, слышится…

– Пение, – тихо говорит Виола. – Кто-то поет.

Да, кто-то поет.