Потерянные имена, чужие тени

Конь дернулся, переступая дальше, и Раду, потеряв равновесие, едва не упала вперед. Перед глазами поплыло, и Раду выругалась, схватившись за живот. Дурное тошнотное чувство плескалось внутри.

Иначе бы к усачу не подобраться, вот только так, усыпив бдительность. Но рана затягивалась куда медленнее привычного, и Раду, стиснув зубы, снова выругалась. Была бы ночь… тогда запрещенные Хранители были бы сильнее.

Потом мысль о Лучане и о том, что давно его не слышно, прошила резким страхом. Отбросив обломок сабли и покрепче ухватив палаш, Раду побрела в ту сторону, куда теснили Лучана разбойники.

Тут долина изгибалась парой холмов, потом резко ныряла вниз и дальше полого шла к имению и к горам позади. Раду, пьяно шатаясь и постоянно щипая себя за руку, чтобы не потерять сознание, медленно шла, кляня чертов холм. Правую ладонь пришлось замотать носовым платком – неудачно схватилась за обломок сабли и распорола.

Услышав впереди чужие голоса, Раду насколько могла споро укрылась в небольшой низинке за кустарником. Даже размышлять не стала – палаш палашом, но рука еле двигается, левая так и вовсе онемела от того удара по спине.

Лучан шел бы молча, значит, это враги.

Поддерживая друг друга, мимо нее на холм поднялись двое – те, что совсем недавно дрались с Лучаном. Один с разбитой головой тащил товарища, закинув его руку на плечо. Тот едва переставлял ноги и негромко, но неумолчно бранился. Первый огрызался в ответ, но тащил.

Раду слышала, как они оба разразились руганью, найдя мертвого вожака и затоптанного лошадьми товарища.

– А этот где? Черный где? И куда Баска делся? – истерично вопил один, а второй ему что-то неразличимо отвечал.

Раду прислушивалась изо всех сил, сквозь шум в ушах, пытаясь отрешиться от боли.

– Не пойду искать! – вдруг рявкнул первый. – Ты сам едва стоишь! А эта дрянь мертвая прибьет нас, и все тут! Едем за подмогой, в город. Приведем кукушечьих стражей, пусть сами разбираются. Скажем, они первые напали.

Тут Раду чуть не хмыкнула – это ж надо, придумали. За кукушечьими стражами ехать, чтобы от нее, Раду, защититься. А ей сейчас и рукой не шевельнуть, куда там набрасываться.

Разбойники не стали хоронить товарищей, оттащили кое-как в сторону, поймали двух лошадей и поехали в город. А Раду, опираясь на дрожащую правую руку, встала.

Вставать не хотелось, тело, получив долгожданную передышку, требовало остаться лежать.

Было страшно заснуть там лицом в землю.

Словно сломанная кукла, постоянно оскальзываясь, Раду встала. Каждый шаг отдавался болью в животе, опоясывая до спины, но Раду, сжимая зубы, только ускорялась.

С холма спускалась почти бегом.

Здесь долину разграничивали низкие плетеные ограды: начинался выпас, уже заброшенный по осени. Пожухлая трава примялась и золотилась в сиянии закатного солнца. Модный вишневый оттенок жилета Лучана резко выделялся на этом фоне.

Лучан лежал, прикрыв глаза, светлые волосы рассыпались вокруг головы, перепутавшись с травинками. Пальцы, которыми он зажимал дыру на животе, были залиты кровью. Но грудь еще поднималась и опускалась.

– Только не говори, что помираешь, – прохрипела Раду, и Лучан вздрогнул.

– Иди к чертям, мальчишка. То есть… не мальчишка, – слабо огрызнулся он и попытался сесть. – Просто устал. Отдыхаю.

Раду сначала попробовала помочь ему, но Лучан был слишком тяжел. Рука, на которую он хотел опереться, постоянно подламывалась.

Повозившись немного, Раду просто устроила Лучана удобнее на земле.

– Ты сама выглядишь… отвратительно, – сказал Лучан. – Что ты делаешь?

– Смотрю, где ты ранен, – отозвалась Раду и рывком распахнула на Лучане сначала жилет, потом сорочку.

Потом Раду замерла.

– Эй, – позвал Лучан. – Не делай такое лицо, Раду. И не надейся, я не собираюсь тут помирать. Я ей обещал.

– Кому? – глухо спросила Раду.

– Тию. Я обещал ей… вернуться…

Лучан выругался: в ушах звенело, и он уже плохо слышал, что говорит Раду.

– Она меня будет ненавидеть, – проскрипела Раду. – Лучан! Не закрывай глаза, чертов дурак!

– Чего… орешь? Сбегал бы лучше за лошадью…

Раду задумалась всего на несколько мгновений. Посмотрела на небо, на свои руки, на бледное до синевы лицо Лучана.

– Забавно, – сказала Раду. – Вот именно сейчас я не хочу умирать – хотя, кажется, я все уже сделала что хотела. И ты… тут.

Криво улыбнулась и содрала носовой платок, закрывавший рану на руке. Кровь засочилась снова, собираясь в линиях ладони красными ручейками. Раду ухватила Лучана за подбородок, заставила разжать губы, не обращая внимание на вялую брань, и позволила крови стекать ему в рот. Чтобы Лучан прекратил брыкаться – впрочем, весьма слабо, – Раду еще придавила его коленом.

– Не вздумай выплюнуть, – проскрипела она, зажав рот Лучана ладонью и заставляя его сглотнуть.

Должно сработать. Не надо было и смотреть – серая змея на ее руке сейчас росла… росла и, наверно, уже достигла сердца.

– Вот теперь, кажется, все, – выдохнула Раду, вставая.

И это было легко.

Ветер был свежий, теплый. И даже тучи немного разошлись, так что рыжее закатное солнце сияло сквозь прорехи.

Лучан сопел и недоуменно ощупывал себя руками.