Потерянные в Великом походе

– Давненько мы тут не бывали, – улыбается Пин. – Ты сможешь проводить нас к нему?

Девочка кивает.

– Бао, – обращается Юн к водителю и показывает на остальных детей.

Водитель сует пальцы в рот и заливисто свистит.

– А ну налетай! – кричит он. – Кому охота в машине посидеть?

Гомоня от восторга, ребятня окружает хохочущего водителя.

– Кажись, у меня в машине и леденцов маленько завалялось, – смеется он.

Супруги следуют за девочкой. Вместе они поднимаются по лестнице. К тому моменту, когда Пин и Юн добираются до самого верхнего, пятого, этажа, они тяжело дышат. Кровь так и стучит в висках.

– Хай-у в своем стиле. Он мог выбрать квартиру на любом этаже, но нет – забрался на самый верх! – еле ворочает языком Пин.

– Он въехал в этот дом один из первых, – кивает Юн.

Девочка начинает пятиться:

– Наставник Хай-у заставляет нас бегом подниматься на сюда по пять раз в день. Он так нас тренирует.

– Наставник Хай-у? – переспрашивает Юн. Ее охватывает смех, который сменяется кашлем.

– Он говорит, что если у дерева нет ствола, то и сучья у него не вырастут.

– Да неужели? – улыбается Пин. При мысли, что он вот-вот свидится с другом, его охватывает волнение. Жаль, что он не приехал сюда раньше. Да и вообще они могли бы видеться чаще.

Они подходят к двери, обклеенной черно-белыми афишами последних военных кинолент: Хай-у всегда их обожал. Пин деликатно стучится. Ответа нет. Ему на помощь приходит девочка, которая изо всех сил начинает молотить в дверь кулачками.

– Наставник Хай-у, открывайте! У вас гости! – Она поворачивается к Пин и Юн: – Наставник порой туговат на ухо.

Наконец дверь открывается. На лестничную площадку раздраженно выглядывает одноногий старик.

– Тренировка начнется через час… – начинает он, но умолкает при виде Пина и Юн, стоящих за спиной девочки. Узнавание на его лице сменяется смущением. Девочка несется прочь вниз по лестнице. Слышится гулкое эхо ее шагов.

– Привет, старина, – говорит Пин.

– Ты, я вижу, скучать себе не даешь, – добавляет Юн.

Хай-у, суетясь, приглашает их к себе, извиняясь за царящий в квартире беспорядок.

– Если б я знал, что вы ко мне заглянете, я б вам что-нибудь приготовил, – говорит он. – Ну или хотя бы форму надел.

– Ничего страшного, – успокаивает его Пин. – Я так погляжу, ты по-прежнему бодр и крепок телом.

Бывший оружейник говорит совершенно искренне. Хай-у на пять лет старше его и Юн. Ему почти семьдесят, но, несмотря на это, он поджарый, мускулистый, а его румяное лицо напоминает Пину персик. Квартиру отапливает всего лишь одна батарея в углу, и потому здесь не шибко теплее, чем на улице, но, несмотря на это, Хай-у ходит в рубашке с закатанными рукавами. Он обмахивается свежим номером «Жэньминь жибао». Тут Пин вспоминает, что его друг вырос в Северной Маньчжурии, недалеко от границы с Советским Союзом. Видать, пекинская стужа кажется ему обычной прохладой.

– А где твоя жена? – спрашивает Юн. Ее взгляд скользит по грязному полу, наполовину побеленному потолку и стенам, по плите, заставленной грязными кастрюлями и сковородками. Она не считает себя чистюлей, но картина, представшая перед ее взором, воскрешает воспоминания о совместном житье-бытье в горах Тецзиншани.

– Поехала к родителям в Шэньян, – отвечает Хай-у. – Все-таки праздники, вот я и не стал возражать. Да я и сам рад. Чего горевать-то? Что мне плешь пару дней никто выедать не будет? Сразу ясность в мыслях появилась.

– Квартира нравится? – спрашивает Пин. – Таких домов в стране раз-два и обчелся. Новая серия, только начали строить.

– Жилье роскошное. Чисто императорский летний дворец.

Юн скрещивает руки на груди. Одноногий старик перед ней ничем не отличается от того Хай-у, которого она знала в юности и уже почти успела позабыть. Воспоминания начинают раскручиваться перед ней, словно лента. Ее охватывает раздражение, но при этом Юн отчего-то приятно.

– Ты, видать, и сам догадался, чего это мы к тебе явились, – говорит она. – Нам хотелось лично сказать тебе, как нам приятно, что ты о нас вспомнил.

– Ну, а кого мне было еще попросить? – Хай-у почесал небритый подбородок. – Или, думаете, я забыл, как вы отказались стать крестными моему сыну?