Потерянные в Великом походе

– Сама видишь, какой сейчас бардак. В такой ситуации лучше не перекидывать людей из подразделения в подразделение, – сказала она, а потом, наклонившись к уху Юн, прошептала: – Ради твоего ребенка я постараюсь подыскать тебе какую-нибудь должность. Но это только когда мы доберемся до Жуйцзиня, да и то обещать ничего не могу.

Слова подруги порадовали Юн. Она улыбнулась Мэйши, поблагодарила ее и сказала, что, коли так, она, как и раньше, пока послужит в своем подразделении.

Пока суд да дело, особняк Кая решили переоборудовать под госпиталь. Пин, вкатив в здание стойки для капельниц, высказал мысль, что Юн может остаться в деревне и выдать себя за крестьянку.

– Глупости, – буркнул лейтенант Дао, тащивший на плече только что изготовленные бамбуковые носилки. – Это слишком опасно. Когда сюда заявятся гоминьдановцы, они первым делом допросят местных. Каждому зададут вопрос, а не осталось ли в деревне коммунистов? Знаешь, когда к башке приставляют ствол, люди становятся очень разговорчивыми. Не переживай, – успокоил он Пина. – Юн ведь рожать не завтра, так? Время еще есть. Переведется в агитбригаду, когда доберемся до Жуйцзиня.

Юн, слышавшая краем уха этот диалог, свалила охапку бинтов на кровать господина Кая и подумала: «Может, попросить командира взять с собой еще одну беременную – Чо?» Покрутив эту мысль так и сяк, она решила с этим повременить и спросить сперва мнение девушки.

Через некоторое время, за день до того, как корпусу снова предстояло тронуться в путь, Юн отправилась к хижине, где теперь жила Чо. Не найдя там подопечной, она пошла на другой конец деревни, к реке, в которую сбросили тела Кая и его жен. Чо сидела на берегу, уставившись на струящуюся воду. С тех пор, как корпусу отдали приказ выдвигаться, за Чо уже никто особо не следил, и девушка бо́льшую часть времени тосковала у реки, молясь Небу за свою сестру или разбрасывая тутовые листья, которые она использовала взамен жертвенных денег. Сегодня Чо тайком сорвала в саду несколько оставшихся плодов личи и разложила их вместе с финиковыми печеньем и кукурузными лепешками на листьях кувшинок рядом с берегом. Все это добро, догадалась Юн, Чо позаимствовала у семьи, с которой теперь жила.

– Мой взвод выдвигается завтра, – сказала Юн, достав из кармана еще личи и положив их к остальным.

Чо протянула руку и переместила фрукты так, чтобы они снова образовали идеальный овал.

– И зачем ты мне это говоришь?

– После того как мы уйдем, некому будет гарантировать тебе безопасность.

Девушка горько рассмеялась.

– Если бы вы сюда не явились, мне бы вообще не пришлось беспокоиться о своей безопасности. Я правильно понимаю, гоминьдановцы – ваши враги? Когда они узнают о том, что вы сотворили с моим мужем и другими его женами, они сделают из меня героя.

– Размечталась, – Юн бросил камешек в реку. – Мы поступили с твоей сестрой несправедливо. Скорее всего, лучше было бы обойтись и без казни, но как ты думаешь, чем мы руководствовались? Мы хотим создать новый Китай, страну, которой гордились бы наши дети и внуки. Гоминьдановцам на будущее плевать. Да ты никогда не вышла бы замуж за Кая, если бы не чудовищные порядки, которые они поддерживают в стране. Кроме того, ты вот о чем подумай: мы уйдем, и в деревне на некоторое время, до прибытия чанкайшистов, воцарится безвластие. Бьюсь об заклад, не меньше сотни здешних крестьян мечтают вздернуть тебя вслед за сестрой и мужем.

– Ну и ладно. Я хочу остаться тут вместе со своей семьей.

Юн не ожидала, что Чо станет упрямиться. Несколько дней назад ей показалась, что девушка постепенно приходит в себя. Когда на рисовом поле ее ног коснулась проползавшая мимо змея, Чо отскочила, споткнулась о кочку, растянулась, а потом посмеялась над собственной неуклюжестью. Юн тогда подумала, что девушке может даже понравиться перспектива уехать из деревни и отправиться в путь, полный приключений.

Она присела на корточки и сказала:

– Будет тебе. Неужели тебе становится легче оттого, что ты день-деньской сидишь на берегу и тоскуешь?

Сама Юн вечером после казни не смогла сдержать слез. На душе стало еще поганей после того, как Пин спросил, отчего она плачет, и ей пришлось соврать, что причина слез – радость от одержанной трудовым народом победы. Сейчас ей захотелось сказать Чо, что о смерти собственных родителей – их унесло воспаление легких – она узнала только через год, когда господин Чжу разрешил ей съездить домой на Новый год. Старый дом, в котором Юн выросла, был разграблен и заброшен. Но сравнивать эти две трагедии было все равно что считать глазки на картофелине. Каждому человеку довелось пережить несчастье. Заведи Юн речь о своих отце с матерью, она бы показала себя бессердечной.