Они шли вверх по склону холма в молчании. Каждые несколько шагов подруги сбавляли темп, чтобы Хай-у мог их догнать. Стояла полная луна, и она сияла так ярко, что звезд вокруг нее не было видно – они словно растворились, подобно крупицам соли в воде. Красная армия после прибытия в город первым делом посадила вокруг буддийского храма фруктовые деревья, чтобы создать некое подобие амфитеатра, точно такого, какой был в горах Тецзиншань. Юн живо представила аккуратные ряды цветущих деревьев, которые со временем поднимутся здесь. Тут будет совсем как возле особняка господина Кая, только этот сад будет совсем другим по духу, он станет символом грядущей победы коммунизма, а не отрыжкой порочного прошлого.
– Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты привезла меня сюда, – сказала Чо. – Я знаю, я не подарок, тебе со мной пришлось повозиться, но ты всегда оставалась доброй и терпеливой. За последние несколько недель ты мне стала дороже родной матери.
Юн хотела ответить в том духе, что сил ей придает учение Маркса и Энгельса, но понимала, что любой отрывок из их трудов, который она хотела бы процитировать, лишь испортит момент.
– Ни к чему мне твоя благодарность, – отрезала она. Чо покачала головой и раскрыла было рот, собираясь что-то сказать, но Юн остановила ее. – В последнее время я веду себя так, словно я не в себе. По крайней мере, мне это все твердят. Если хочешь кого-то поблагодарить, скажи лучше спасибо Ло Бо, которого я ношу под сердцем.
– Но его бы без тебя не было, – возразила Чо.
– И без папаши тоже! – крикнул сзади Хай-у. – Между прочим, я тоже пока не успел выразить свою признательность. Спасибо вам с Пином! Тебе – за то, что нашла мне жену, и Пину – за то, что спас мне жизнь!
– Будет вам! – Юн устала от похвал. – Обождите со своими славословиями, покуда мы не доберемся до лагеря. Всё скажете Пину лично.
Они двинулись дальше в прекрасном расположении духа. Освежающий летний ветерок дул в лицо Юн, и она почуяла запахи лука и кунжута, исходившие от похлебки в солдатских котлах выше по холму. Хай-у начал насвистывать незнакомую мелодию, а Чо запела:
Они были на полпути к лагерю. Чо все еще пела, когда ее голос потонул в вое сирен. Они надрывались на главной площади, находившейся недалеко от центра Жуйцзиня. Звук накрыл склон холма, словно рой саранчи: сначала ты слышишь тихое жужжание, которое становится все громче, покуда не покажется, что у тебя вот-вот лопнут барабанные перепонки. Небо полыхнуло оранжевым сперва три раза, потом четыре, потом снова три. Друзья, сообразив, что неладное творится где-то за их спинами, обернулись и увидели с десяток летательных аппаратов, которые, пикируя на холм, с ревом пронеслись у них над их головами.
Юн обхватила Чо с Хай-у и повалила обоих на землю, которая вдруг заходила ходуном, а ее поверхность словно подернулась рябью. Чтобы успокоиться, в течение трех минут девушка снова и снова считала до шести – именно столько было патронов в магазине ее винтовки. Казалось, над их головами разбушевалась сотня гроз сразу, словно Небесный Император сошелся в схватке с каким-то первобытным демоном, возжелавшим присоединить этот склон горы к своим владениям. Так же, как во время своей первой встречи с летательными аппаратами, Юн почувствовала себя жалкой букашкой, крошечным заусенцем на гниющем бревне, пятнышком на прицеле – не властительницей мира, ради которой он был сотворен, а заразой, пытающейся помешать ему стать таким, как суждено.
Когда звон в ушах стих, Юн подняла голову. Небо опустело. Над холмом вздымались столбы клубящегося дыма. Летательные машины нанесли удар по центральной площади Жуйцзиня. Сирены замолчали не потому, что кто-то их выключил, а потому, что их разнесло бомбами.
Чо высвободилась из рук Юн, встала и посмотрела в сторону доков. Лес загораживал обзор, а верхушки деревьев, словно завеса, не пропускали лунный свет, но друзья находились на возвышенности, и они увидели, что со стороны порта к небу тянутся уже знакомые черные щупальца дыма.
Чо сломя голову кинулась вниз по склону холма. Хай-у последовал за ней.
– Стой! – заорал он. Поняв, что не в силах бежать быстрее, он повернулся к Юн: – Давай за ней!