Потерянные в Великом походе

– Но ты же не из жадности попросила Хай-у оставить Чжу Цзяо на корабле. Ты это сделала из желания помочь Третьему корпусу. – Увидев, как Юн качает головой, Пин добавил: – Я хочу сказать, что ты не различаешь намерение и результат. Если ты действовала из лучших побуждений, тебя не должна мучить совесть. Даже Чо тебя не винит.

Это было правдой. После налета прошло три дня, однако безутешная Чо ни разу не упрекнула Юн за вопрос, который та задала Хай-у, прежде чем они сошли с лодки: «Хочешь его взять с собой?» Возможно, Чо позабыла ее слова. Возможно, в память ей врезалось лишь то, как выглядел Чжу Цзяо, когда Юн вышла с ним из воды и положила на землю. Чо винила себя, вопрошая, почему ее не было рядом с сыном на «Чайном листе», почему Небо решило сохранить ей жизнь, забрав у нее ребенка. После случившегося по ночам Юн и Хай-у по очереди дежурили, присматривая за девушкой, чтобы та не наделала глупостей.

– Ты слышала, что я сказал? – спросил Пин.

– Ты прав, – Юн попыталась выдавить из себя улыбку.

Пин поцеловал ее в щеку и снова взялся за ухват, а она опять принялась фасовать пули.

Через несколько мгновений показался запыхавшийся Хай-у. Ковыляя к ним, он выкрикнул что-то, но что именно – Юн не разобрала. Подойдя поближе, он упал на одно колено.

– Это я… я во всем виноват… – прорыдал он. Гимнастерка и штаны кунфуиста были мокрыми. – Я сам не знаю, как уснул. Зачем я согласился туда пойти? Чо сказала мне, что опять хочет пойти к реке, вдруг на берег выкинет его колыбель или ту подстилку из бычьей кожи… Она сказала, что хочет попрощаться с сыном в последний раз. Она столько плакала… Что я мог сделать?

Юн схватила Хай-у за грудки и хорошенько тряхнула:

– А ну говори толком, что случилось!

Кунфуист сунул руку в карман и достал чернильницу размером со сливу и сложенный лист бумаги. Положив их перед Юн, он уставился в землю.

– Ничего не понимаю, – мотнула Юн головой. – Что это?

– Чо больше нет! Нет! Ее тело нашли в реке!

Пин подошел, взял чернильницу и положил ее себе на ладонь.

– Я уже видел ее раньше, – сказал он. – Откуда она у тебя?

Посмотрев на мужа, Юн вспомнила, что такие бутылочки стояли в особняке господина Чжу. Обычно в них хранили тушь для каллиграфии, но сосуд идеально подходил и для отравы, вроде мышьяка или цианистого калия.

– Она сказала, что это для косметики, – Хай-у дал себе одну пощечину, потом другую. – Бутылочка была среди ее вещей. Если бы я выбросил эту дрянь в реку, она бы не отравилась.

Юн развернула лист бумаги. Знакомых иероглифов было мало. Письмена, указывавшие на образованность Чо, казались чужими. Записку мог написать кто угодно, Юн все равно не заметила бы разницы.

– Это она оставила на прощание?

Хай-у кивнул.

– Читай.

– Опять? Я не могу! Попроси лучше Дао.

Юн снова тряхнула Хай-у и всучила ему письмо.

– Читай, тебе говорят! Бестолочь!

Пин встал между ними, оттирая жену от кунфуиста.

– Держи себя в руках, – сказал он Юн, разглаживая гимнастерку Хай-у. – Какой смысл так себя вести?

– Читай, – повторила Юн. – Я хочу, чтобы прочитал именно ты. Своим голосом.

Кунфуист медленно поднес письмо к глазам.

– Не хочешь читать, не надо, – вздохнул Пин.

Однако Хай-у уже начал:

Милая моя родня,

я зову вас всех родней, потому что вы были для моего сына самыми близкими людьми. Я не собираюсь брать назад свои слова. Я и вправду признательна Юн, Пину и остальным бойцам Третьего корпуса. Сейчас я понимаю – мне следовало остаться с вами. Было бы лучше, если б Чжу Цзяо воспитала Красная армия и он стал бы солдатом. Мне надо было послушаться твоих предостережений, Юн, моя лучшая подруга…

Хай-у прервался.

– Там дальше что-то есть, – произнесла Юн. – Давай, читай до конца.

Хай-у шмыгнул носом и продолжил: