Потерянные в Великом походе

– Я же тебе говорила: не лезь в это дело. Из-за чего ты распереживалась? Из-за сыночка богатея и эксплуататора? Смотри, я только что сказала тебе, что во время налета погибли твои товарищи, причем некоторых ты знала лично, а ты ревешь из-за того, кто ни черта не сделал для нашей победы. Более того, мы сражаемся как раз для того, чтобы на свете больше не было людей вроде его папаши.

Юн села прямо, взяла свою винтовку со стола Мэйши и переложила ее к себе на колени.

– Да-да, я все понимаю, ты совершенно права. Просто в последние пару месяцев на меня столько всего навалилось… Я… это ведь моя первая беременность… Прости, я сейчас вела себя как дура и опозорилась…

Выражение лица Мэйши сделалось мягче.

– Не переживай. Я очень рада, что ты обратилась ко мне. Мы давно знакомы… А для чего нужны друзья? Чтоб срамиться друг перед другом, когда никто не видит. – Она вздохнула. – Ты целыми днями среди бойцов Третьего корпуса, этих грязных вонючих уголовников… Ни одной девушки рядом… Тебе не с кем поделиться своими мыслями, наболевшим, тем, что тебя терзает, пожирает изнутри… Не знаю, как ты держишься. Ты явно сильнее меня. Ты герой Цзиани!

– Мне пора, – сказала Юн, окончательно взяв себя в руки. – Я и так отняла у тебя слишком много времени.

Заместительница секретаря проводила девушку по лабиринту коридоров до самого выхода из укрытия. Когда девушка отодвинула защелку и откинула крышку лаза, внутрь хлынуло солнце, высветив муравьев и многоножек, ползавших по земляным стенам. В ушах Юн еще долго эхом звучали слова Мэйши: «Ты сильнее меня. Ты герой Цзиани!»

21

На пороге особняка господина Чжу отец на прощание сказал Юн, что жизнь похожа на игру в кости. Решив отдать дочь богачу, он выкинул ей по меньшей мере четверку: ей не придется беспокоиться о еде и крыше над головой, а через пару лет, когда старик помрет, она станет хозяйкой своей судьбы и будет делать все, что захочет. «У каждого в жизни случается несколько говённых лет, – добавил он. – Лучше их прожить в молодости, чем в старости». Это были последние слова отца, обращенные к ней, и Юн считала их вздором, как и все остальное, что слышала от своего родителя. С его точки зрения, жизнь являла собой череду непредсказуемых случайностей, лишенную всякой справедливости, тогда как в «Манифесте коммунистической партии» говорилось о восстании, о наказании виноватых и награде тем, кто стоит за правое дело. Кроме того, как насчет тех, чья жизнь от рождения до смерти сущий кошмар, и тех, чей удел: наоборот, сплошное удовольствие? Традиционно существовало единственное объяснение этой несправедливости: помимо этого мира, есть и другой, куда люди отправляются после смерти, где и получают воздаяние по делам своим. Юн полагала, что задача революции – построить на земле царство справедливости мира иного. Девушка осознавала, что Маркс и не думал вкладывать подобный смысл в «Манифест», но зачем ждать смерти, когда равенства можно достичь и здесь?

Вернувшись в расположение взвода, Юн обнаружила там только Пина. Усевшись рядом, она потянулась к ведру с холодной водой, зачерпнула горсть лежавших в нем пуль и начала их по очереди протирать куском мешковины.

– Где они? – спросила она.

– Тренируются.

– Я спрашиваю про Чо и Хай-у.

– А, они в доках, разбирают обломки.

Взяв ухват, Пин подхватил форму и вытряхнул из нее в ведро еще одну порцию только что отлитых пуль.

Юн собрала протертые пули в кучки по двадцать штук, каждую кучку засунула в кошель для монет, а потом укомплектовала их водонепроницаемыми мешочками с порохом – как раз на двадцать выстрелов.

– Хорош с этой ерундой возиться, – буркнул Пин. – Отдохни лучше. Вздремни.

– Не могу уснуть. Глаза закрываю и вижу его.

Пин бросил ухваты и присел перед ней на корточки.

– Забудь ты об этом чувстве вины. Ничего хорошего в нем нет. Ни для тебя, ни для ребенка.

– Не надо меня утешать, – Юн отвела опустила глаза. – Давай, работай дальше.

– В каком-то смысле я понимаю, каково тебе сейчас. Меня тоже мучает совесть.

Юн горько рассмеялась.

– Ты что, часто бывал в бою? Не-а. Больше в тылу сидел. Бьюсь об заклад, ты ни разу никого не убил.

– Убивают пули, которые я лью. – Пин помолчал. – Впрочем, я не об этом. – Он открыл было рот, но не осмелился сказать о том, что его терзало. Помолчав, оружейник заговорил: – В Гуанчжоу, когда у меня толком не было опыта, я сделал ружье. Ни на что не годную дрянь. Я еще ходил в подмастерьях, но заявил, что ни в чем не уступаю своему наставнику. Покупатель мне поверил, и это ему дорого обошлось. Во время перестрелки пуля срикошетила и попала стрелявшему прямо в голову. Я и не думал, что такое может случиться. То есть я понимал, что ружье бьет неточно, но не подозревал, что оно может убить своего владельца. Тогда я почувствовал свою вину, и прожил с этим чувством вины уже много лет, никому о том происшествии не рассказывал. Ну, – он снова сделал паузу, – кроме Ло, но его нет в живых.

– Но тут же все иначе, – возразила Юн. – Одно дело бандит и душегуб, а другое – младенец, невинная душа.