Потерянные в Великом походе

Два раза повторять не потребовалось. Юн уже давно служила в армии и прошла через много испытаний, однако она все же поразилась тому, с каким трудом ей удалось нагнать подругу. Склон холма не отличался особой крутизной, и все же Юн поймала себя на том, что каждые несколько секунд притормаживает, чтобы не споткнуться и не поскользнуться. Ей подумалось, что Чо, скорее всего, мчится изо всех сил и даже не смотрит себе под ноги. К тому времени, когда Юн нагнала подругу, доки были уже как на ладони.

– Не надо туда! – крикнула Юн.

Весь порт охватило пламя.

Ни один из пирсов не устоял; о них напоминали лишь торчавшие из воды сваи. На поверхности воды, тоже объятой пламенем, плавали обломки телег и лодок. Вопли, доносившиеся с реки, звучали в унисон с криками на суше. Объятый пламенем человек, оказавшийся в ловушке между горящим кораблем и пристанью, прыгнул в воду, чтобы сбить огонь. Мгновение спустя на поверхности реки показалось его бездыханное тело. Мальчик – подмастерье какого-то рыбака – выбрался на берег, обнаружил, что у него нет ноги, и снова нырнул в воду, чтобы ее отыскать.

Юн по пятам следовала за Чо, которая пыталась отыскать то место, где стоял у причала «Чайный лист». От лодки остался лишь изорванный парус, прикрепленный к отломанной мачте, которая покачивались на воде. К ней вела извилистая дорожка из обломков, и Чо уже зашла по щиколотку в воду, чтобы поплыть к тому месту, где когда-то находилось судно. Юн рывком потянула ее назад и, толкнув, опрокинула на землю.

– Я плаваю лучше тебя, – сказала она. – Сама пойду. Только обещай, что не полезешь за мной. Даешь слово?

Чо вытерла глаза и кивнула, силясь взять себя в руки.

Юн стянула ботинки и погрузилась в реку. Вода была холодной. Широкие штаны намокли, и ноги словно налились свинцом. В ноздри бил запах бензина. Повсюду плавали искореженные обломки. Маленькие юркие рыбки мерцали серебристой чешуей у самого дна, снуя там в поисках укрытия. Юн вынырнула на поверхность, сделала большой глоток воздуха и устремилась к качающейся на волнах мачте. Вскоре она увидела перед собой бочки, удочки, половину спального мешка с вывалившимся наружу хлопковым наполнителем, ящик для кур, в котором Чо хранила свой скарб, и дедушку Мэна. Старик лежал лицом в воде, прижимая к себе младенца. Над молочно-белой поверхностью реки выступали лишь затылок и уши малыша.

20

По словам Мэйши, уловка командования Красной армии сработала слишком хорошо.

– Наши агенты в Генштабе Гоминьдана передали чанкайшистским генералам, что мы собираемся оборонять город, но мы не успели расставить чучела солдат и зажечь факелы. Мы ожидали первого налета, самое меньшее, через месяц.

Юн положила винтовку на стол заместителя секретаря агитбригады. Они находились в подвале буддийского храма. В импровизированном бункере царила теснота, свет просачивался сквозь узкие щели под потолком. Проход сюда был только один, и тот не шире колодезного жерла, зато Политбюро чувствовало себя тут в полной безопасности. Оно бы уцелело даже в случае обрушения храма.

– В целом обстановку по результатам налета гоминьдановской авиации можно оценить оптимистично, – продолжила Мэйши. – Потери среди личного состава незначительные, а поскольку мы не успели изготовить ложные мишени, то и восстанавливать нам их не придется. Обойдемся без них. Пусть чанкайшисты и дальше бомбят пустые дома.

– А как же порт? А доки?

– Доки… – повторила вслед за ней Мэйши, постучав ручкой по жестяной кружке. – Удар по докам стал для нас неожиданностью. Мы не думали, что гоминьдановцы докатятся до того, что станут бомбить местных жителей. Что ж, они тем самым только сильнее распаляют народный гнев, и в конечном счете это только нам на руку. Однако, надо признать, в порту погибли полезные нам люди, которые бесчисленное количество раз плавали в Сучжоу и Шанхай. Это настоящие герои… Впрочем, чего тебе рассказывать? Ты и сама все прекрасно знаешь.

Юн, не в силах более сдерживать слезы, разрыдалась, догадываясь, что Мэйши, скорее всего, отнесется к этому крайне неодобрительно.

– Давай, плачь, – все же произнесла подруга, – а потом обрати свою горечь и скорбь в ненависть. Она поможет тебе в грядущих боях.

– Чжу Цзяо погиб. – Юн понимала, что об этом лучше помолчать, но слова будто сами собой сорвались с ее губ. – Он вцепился пухленькими пальчиками в руку дедушки Мэна. Я их разжала и увидела его личико. Оно было белое-белое, как вода в реке, а выражение такое… такое… словно он все еще плакал… Я никак не могу выкинуть эту картину у себя из головы. Его лицо постоянно передо мной: когда я закрываю глаза, когда просыпаюсь, когда ем и хожу до ветру. Я представляю своего Ло Бо, его щечки, носик, волосики, беззубый ротик, которым он присасывается к материнской груди, пухленькие крошечные ножки… Ничего не могу с собой поделать. Это ведь я! Я во всем виновата! Это я уговорила Хай-у не брать с собой малыша! Это я, сама того не зная, лишила его жизни!

– Чжу Цзяо – это новорожденный сын Кая? – прищурилась Мэйши.

Юн кивнула, утерев нос рукавом.