Потерянные в Великом походе

Я не мог радоваться, как другие солдаты. Я видел свою семью повсюду: в облаках над головой, в очертаниях деревьев, в узорах на грунтовой дороге. Звезды ночью, казалось, принимали форму колыбели Чжу Цзяо или нефритовой заколки Чо, а полевые цветы источали аромат ее духов. Ветер, обдававший меня сзади, казался мне их последним вздохом, а снежная пыль в воздухе напоминала пепел из урны с прахом. Иногда мне делалось столь невыносимо, что я начинал жалеть, что не остался в Жуйцзине с одним из отрядов смертников. Меня бы поставили за пулемет, а напоследок, в рукопашной, я зарубил бы пару гоминьдановцев саблей. По крайней мере, я бы ушел из этого мира с ясной головой, а не с помраченным скорбью рассудком.

На марше я тащился далеко позади своего взвода. За исключением Пина, который время от времени прибегал посмотреть, не устал ли я, никто не удосуживался оглянуться. Как-то раз мне сказали убрать спальный мешок подальше от расположения нашего подразделения, мол, нужно освободить место для новобранцев. Многих из тех, кто меня теперь чурался, совсем недавно я обучал боевым искусствам. Казалось, еще вчера я играл с ними в карты!

Как легко заканчивается дружба и близкий человек становится тебе совсем чужим! Как же быстро с тобой порывают!

К весне мы проходили в среднем от двадцати до тридцати километров в день. Затянувшийся поход не прошел для нас бесследно. Нередко нам приходилось бросать сотни больных и раненых, а многие из тех новобранцев, о которых я говорил, не справлялись с нагрузками. Подростки, которые присоединились к нам, потому что их деревни пострадали от голода, оказывались в сотнях километров от своих семей, отставали, измученные, неспособные идти дальше. Бойца преклонных лет, работавшего в Жуйцзине учителем, бросило его подразделение, предоставив его самому себе после того, как у него загноилась рана на ноге и ему сделалось слишком больно ходить.

Моя собственная икра распухла и стала размером с барабан. Подошва ботинка оторвалась, а ступня покрылась такими толстыми мозолями, что я перестал ее чувствовать. Железные крепежи, соединявшие детали моего протеза, отчаянно скрипели, и мне пришлось смазывать их маслом. В целом, однако, мне еще повезло: обошлось без серьезных ран и травм, а годы упражнений на ниве боевых искусств сделали меня выносливым и научили терпеть боль, которую другие сочли бы невыносимой.

В начале апреля мы добрались до заснеженного нагорья, граничившего с Сычуанью, где цвет земли сменился со знакомого коричневого на кроваво-красный. Именно здесь и произошли знаменательные события – по крайней мере, для меня. Их череда, странная даже по меркам того времени, изменила ход моей жизни, превратив меня в человека, которым я являюсь сегодня.

Я все помню столь же ясно, словно это случилось вчера.

3

Когда до предгорий гряды Ляншань оставалось всего полдня пути, внезапно поступил приказ остановиться на привал. Тонкие полосы облаков скрыли самые высокие из горных пиков. Ландшафт, раскинувшийся в тот момент перед нами, представлял собой череду холмов с грязными полосами выжженной травы и пятнами тающего снега. Вдалеке виднелись сосны, кипарисы и баньяны, покрывавшие горные склоны.

Все страсть как хотели добраться до этих густых лесов, и потому бойцы задавались вопросом, почему мы вдруг встали.

Лейтенант Дао вызвал к себе вестового, одиннадцатилетнего пацана, одного из «красных дьяволят», которые всегда бурлили энергией, и отправил его проверить, что делает авангард. Вернувшись, мальчишка доложил, что армия остановилась по решению Политбюро – мол, командование опасается, что местность заминирована. От Сычуани нас отделяло всего полсотни километров, а до других дорог в эту глухую провинцию было не меньше недели пути. У гоминьдановцев, естественно, не хватило бы солдат, чтобы перекрыть все горные тропы, однако они, скорее всего, заплатили местным правителям-милитаристам, чтобы те их заминировали.

– Командарм Мао говорит, что нужны добровольцы, – выпалил вестовой лейтенанту Дао. Щеки мальчика раскраснелись от бега. Он вспотел, а из носа текли сопли. – Герои, которые помогут армии проторить путь через заросли кустарника.

Лейтенант повернулся и посмотрел на нас. Большая часть взвода сидела на корточках, умывая лица снегом.

– Так-так-так, – тихо, почти шепотом, протянул лейтенант. – Я так понимаю, добровольцев у нас нет, но я все же спрошу. Местность впереди, возможно, заминирована. А может, и нет. Ну как? Кто готов вот так запросто снискать себе славу и почести?

Бойцы зашептались.

– Славу и почести запросто не сыщешь, – буркнул один солдат.

Другой, согласно покивав, добавил:

– Командир, назначь кого-нибудь сам, и дело с концом.

Юн попыталась было встать, чтобы вызваться, но Пин рывком усадил ее обратно.

– Ты рискуешь не одной жизнью, а сразу двумя, – сказал он. – Одно дело сунуться в огонь самой, но ты подвергаешь опасности еще и другого. Погоди геройствовать, покуда Ло Бо появится на свет и сам сможет за себя решать.

– Он будет храбрым, не то что его отец, – парировала Юн.