Потерянные в Великом походе

Переводчик подошел первым. Он представил лейтенанта, проигнорировав нас.

Женщина покачала головой и что-то сказала.

– Она говорит, что ей нечем торговать, – сказал переводчик.

– Да нет, мы здесь не за этим. Она что, меня не помнит? Это я на митинге дал ей две серебряные монеты, семена и лопату, – лейтенант Дао для наглядности сделал вид, что копает.

Толмач перевел слова лейтенанта. Женщина прищурилась и широко улыбнулась, словно пелена спала с ее глаз. Она что-то сказала переводчику, на этот раз показав уже на нас, стоявших за спиной лейтенанта. Женщина посмотрела на Ло Бо, которого держала на руках Юн, и поманила ее к себе. Юн попятилась, сильнее закутывая малыша в покрывало.

– Все, я на нее посмотрела, и она мне не нравится, – процедила Юн.

Улыбка женщины сделалась натянутой. Она повернулась к толмачу, который в свою очередь посмотрел на лейтенанта. Дао покачал головой. Повисло неловкое молчание. Тягостно тянулись секунды.

– Рядовая, у меня куча дел, – отрывисто произнес лейтенант, – у старейшины, Горящего Леопарда, тоже забот невпроворот. Если у тебя нет на примете кого-то другого, отдай этой женщине сына. Прямо сейчас.

– А что, если я останусь? – спросила Юн. – Тоже ведь вариант.

– С меня довольно. Пин, – лейтенант ткнул пальцем в оружейника, – объясни своей жене, что она понапрасну тратит наше время.

Пин стоял окоченев, словно одна из отлитых им пуль, которая вдруг зависла в воздухе, отказываясь поразить цель. Я переводил взгляд с него на Юн в надежде, что их решимость даст свои плоды.

– Я не шучу, – набычилась Юн. – Куда Ло Бо, туда и я. Либо мы оба остаемся, либо я беру его с собой.

– Чего-то мне не верится, – рассмеялся лейтенант. – Вот будь на твоем месте какая-нибудь другая баба, тогда другое дело. Ты слишком предана делу революции. Ты веришь в то, за что мы сражаемся, гораздо более истово, чем кто-либо другой. Ты лучший боец в нашем взводе. Чтоб Юн, героиня Цзиани, поселилась в деревне лоло и стала крестьянкой? Кого ты хочешь одурачить?

– Может, оно все и так, но если я останусь здесь, мне будет довольно того, что я просто мать.

Лейтенант принялся ходить взад-назад. Он так разозлился, что потерял дар речи. Женщина, кажется, поняла, что происходит. Подойдя к Юн, она встала так близко, что головы младенцев почти соприкоснулись. Свободной рукой она указала на Ло Бо, а затем на своего ребенка, и когда Юн демонстративно проигнорировала ее, протянула руки, предлагая Юн своего малыша. Она словно говорила: «Давай на минутку поменяемся. Я тебе доверяю. А ты мне?»

– Теперь ты видишь, что это за женщина? – с мольбой в голосе произнес лейтенант. – Она делает тебе самое большое одолжение, которое только можно ожидать от чужого человека. Она пытается сделать так, чтоб тебе было легче.

Пин что-то прошептал жене на ухо, после чего взял у нее Ло Бо. Затем он передал своего сына женщине, а ее ребенка вручил супруге. Плача, Юн держала чужого младенца, который из-за того, что был укутан в меха, больше напоминал медвежонка, чем человеческого детеныша. Я стоял, держа люльку Ло Бо. Лейтенант, не говоря ни слова, забрал ее у меня и положил к ногам женщины. Женщина опустила в нее Ло Бо, накрыла его одеялами и забрала у Юн собственного сына. Когда закутанный в меха малыш снова оказался у матери, Пин передал женщине письмо.

– Для моего сына, когда он подрастет, – сказал он переводчику. Женщина поклонилась, и мы повернулись, собираясь уйти.

Сделав несколько шагов, Юн оглянулся на женщину, которая смотрела на Ло Бо у ее ног. Женщина улыбнулась и подняла руку. Ее мизинец и указательный палец указывали на небо, а большой, средний и безымянный пальцы были сжаты вместе в фигуре, напоминающей звериную морду.

11

Несмотря на то что Юн, поупрямившись, все же сдалась, она натолкнула меня на идею. Лейтенант был прав: она никак не могла остаться. Она была отличным стрелком, всей душой предана делу революции и к тому же ненавидела лоло. Но что мешало остаться мне? В качестве боевой единицы толку от меня не было никакого, я не особо разбирался в тонкостях марксизма-ленинизма и считал местных более-менее славными людьми. Мне подумалось, что я мог бы обрести здесь счастье. Время, проведенное в одиночестве в предгорьях, а вместе с ним и любовь к Ло Бо дали мне чувство цели. Я мог бы поселиться со старым отшельником на вершине горы, стать таким же мудрым, как и он, при этом приглядывая за малышом, чтобы его не продали в рабство. Наверное, я попытался бы помогать женщине на ее поле; в конце концов, она была бедной вдовой. Возможно, со временем нас соединило бы взаимное чувство, и мы бы зажили вместе, как настоящая семья.