Все это я узнал от Пина и Юн. Они потратили куда больше сил на поиски, чем я. После победы революции в 1949 году они неоднократно ездили в Сычуань. Всякий раз им казалось, что они напали на след. В результате одной поездки им удалось отыскать основное логово гильдии сычуаньских нищих, в результате другой они вышли на старого мошенника, который продавал мальчиков в услужение японцам. Они использовали все свое влияние (надо сказать, немалое, принимая во внимание то видное положение, которое они занимают в партии), чтобы задержать и допросить подозреваемых. Но что в результате? Ничего, кроме кучи слухов и сплетен. Не сомневаюсь, когда ты до них доберешься, они сами всё тебе расскажут. Последние двадцать лет поиски сына превратились в одержимость. Точнее сказать, у моих друзей появилась цель жизни.
Я пытался убедить их отказаться от дальнейших розысков. «Какая разница, отыщете вы его или нет? – говорил я им. – Может, он счастливо избежал участи стать одним из нищих, нашел работу в каком-нибудь городе по соседству. Или женился на девушке из близлежащей деревни и перебрался к ней. У него своя жизнь, он идет своей дорогой и не откажется от нее вне зависимости от того, найдете вы его или нет. Вы ищете его ради себя, а не ради него».
И тут я узнал от них вот еще что. Ло Бо – их единственный сын. В последние дни Великого похода Юн поранилась: она лезла через ограждение из колючей проволоки и распорола себе живот. В те времена рана показалась не такой уж серьезной, а годы спустя врачи, осмотрев шрам, сказали ей, что она больше не сможет иметь детей.
Как только мне это стало известно, я тут же отстал от них с уговорами. По большому счету я сделал все, что мог, чтобы помочь и поддержать их. Наша с тобой беседа – не исключение. Я очень им сочувствую и, конечно же, хочу, чтобы их поиски увенчались успехом. Я понимаю, какую они испытывают боль, и потому всегда хожу к ним в гости один, не беру с собой никого из родных. Вот на встречи ветеранов Третьего корпуса – другое дело. Они мне, само собой, ничего не говорят, но я прекрасно понимаю, что им не особенно хочется видеть моих детей. В доме у них царит печаль. Когда-то этот особняк принадлежал гоминьдановскому генералу, и Председатель Мао лично распорядился, чтобы дом передали Пин и Юн. Он очень просторный и очень пустой. Столько места пропадает зря. Польская мебель, немецкие светильники, советские украшения… И все равно всякий раз, когда я у них гощу, меня не покидает ощущение, что я оказался в мавзолее – такая там стоит тишина. Даже ивы, которые обрамляют парадный вход, стоят голыми дольше, чем у соседей, и покрываются листьями только поздней весной.
Странное дело, как порой распоряжается судьба. Когда-то я брал пример с Пина и Юн, восхищался ими, обожал их, жаждал стать такими, как они, а сейчас? Да, они занимают высокие посты, в их руках сосредоточена невероятная власть, куда мне до них… И все же я тоже преуспел, но кое в чем ином. Взять моего старшего сына. Он два года как женат. Свадьбу сыграли честь по чести, среди гостей даже были бывшие члены Политбюро. Супруга моего сына – настоящая красавица, очень скромная и к тому же из очень приличной рабочей семьи. Она со дня на день родит. Врачи говорят, что у нее будет мальчик. Буду учить маленького негодника боевым искусствам, когда он чуток подрастет! Надеюсь, сил и здоровья у меня хватит, хотя, конечно, их поубавилось. И в последнее время я что-то сделался забывчивым. Передай Юн и Пину мои самые наилучшие пожелания. Скажи, что я часто о них думаю. Дня не проходит без того, чтоб я обратился в мыслях к тем годам, когда мы были вместе. Я хочу попросить их стать крестными[10]
моему внуку. Надеюсь, это поможет им обрести покой. Однако пока опасаюсь заводить разговор на столь щекотливую тему.Может, ты сумеешь меня выручить?..
Часть IV
Побег
1943 год
1
Кролик скрылся в норе. Грибочек завалил ее камнем. Он знал, где расположены другие выходы. Подземный лабиринт располагался под полем, усыпанным красными и желтыми цветами мака, и расходился в двух направлениях, выходя на поверхность на противоположных концах. Грибочек что есть духу кинулся к ближайшей дыре. Занеся над ней камень, он не сводил глаз с самого дальнего выхода из кроличьего лабиринта. Если зверек увидит, что в нору больше не проникает свет, он немедленно бросится к другому, самому дальнему отверстию. Именно поэтому следовало затаиться и ждать, покуда земля возле насыпи не придет в движение и не послышатся звуки приближающегося кролика.