Услышав последнее оскорбление, я не сдержался. Я накинулся на старца с прытью, на которую вряд ли бы сподобился даже в те времена, когда у меня были на месте обе ноги. Я стал молотить его кулаками, тянуть за уши, чтоб было удобнее бить по лицу, колотить его по макушке. В глубине души я прекрасно понимал, что он хотел вызвать у меня именно такую реакцию, но все же продолжал его колошматить. Притомившись, я отстегнул протез и врезал им старцу по роже. На протяжении всей этой экзекуции отшельник не издал ни звука. Чуть подостыв, я испугался: а что, если я его и вовсе убил? От этой мысли меня аж затрясло. Оставив мудреца в покое, я запрыгал на одной ноге вокруг него, озираясь в поисках лечебных снадобий. Почувствовав, как меня заливает пот, я дал сам себе пощечину, обозвал кретином, прислонился к холодной стене пещеры и медленно сполз вниз.
Наконец раздался стон.
– Так ты занимался боевыми искусствами? – Старец попытался рассмеяться. – Я мог бы и догадаться.
Я подошел и помог ему сесть.
– Воды мне дай, – он кивнул на окно.
Под ним на сложенных квадратом кирпичах, внутри которого серела зола, стоял котел. Я зачерпнул из него плошкой воды и вернулся к старцу. Вытерев кровь, сочившуюся у него из носа, я поднес плошку к его губам.
– Вот что происходит, когда не можешь отказаться от цели, – сказал старец. – Я был честен с тобой, когда сказал, что, если останешься здесь, погибнешь. Теперь ты мне веришь?
Я со вздохом кивнул.
– Послушай меня, юноша, – он схватил меня за шею и притянул к себе. Я увидел следы побоев, которые оставил на его лице. Маленькие, заплывшие, налитые кровью глазки старца впились в меня. – Ты малышу – без надобности. Как и он – своей семье. Ты мне, разумеется, тоже. Не найдешь ты здесь счастья. Сейчас я тебе точно могу сказать, ты никогда не познаешь мудрость, которую приносит с собой восторг осознания, что у тебя нет предназначения. Отправляйся в путь вместе со своей армией и найди себе в жизни новую цель. Ты ее найдешь, не сомневайся. Такие, как ты, без нее пропадут.
12
Я поспешил вниз по склону горы и нагнал свой взвод, когда он проходил через ворота в стене, которая окружала деревню лоло. Я шагал аккурат за Пином, Юн и лейтенантом Дао.
Вместе со всей Красной армией мы отмахали не одну сотню километров, покуда наконец не добрались до Яньани. Крупных боестолкновений, сравнимых с форсированием реки Сянцзян, не происходило, хотя мы и потеряли немало бойцов на болотистых пустошах Тибета, а отдел пропаганды сделал из мухи слона, раздув до небес нашу победу в битве за мост Лудин – на самом деле это была мелкая стычка. Одним словом, самые интересные события Великого похода, по крайней мере с моей точки зрения, на тот момент, когда мы оставили деревню лоло, уже произошли.
Впрочем, то, что случилось дальше, тебе и так прекрасно известно. Ты ко мне обратился не за этим. Ты пишешь историю о детях, потерянных в ходе Великого похода. Председателю Мао не удалось отыскать ни сына, ни дочь, а мои друзья не нашли Ло Бо, причем вовсе не потому, что недостаточно старались.
Когда мы с ветеранами отправились в Сычуань, там все изменилось. Население значительно сократилось. Женщина, согласившаяся взять мальчика под свое крылышко, пропала без следа, а на месте ее дома стоял другой, посовременнее. Склоны холмов разбили на участки, и по ним успели неоднократно прогуляться бульдозеры. Озеро меж гор осушили, а на речке построили плотину. Деревьев стало гораздо меньше: леса во время «большого скачка» по большей части повырубили на дрова и бумагу. Теперь у подножия горы, куда ни глянь, виднеются пни, напоминавшие человеческие головы, с которых сняли скальпы. Мне повезло, что в тот день я отыскал молодое перечное дерево. Не представляю, как теперь можно заплутать в этих краях.
Старейшины и их дети – вот те немногие, кто мог хоть что-то поведать о судьбе сгинувших местных жителей. Они рассказали, что после вторжения японцев начался голод. Еще в то время, когда в здешние края вступила Красная армия, лоло узнали о существовании опиума. Многие из старейшин засеяли две трети своих полей опиумным маком, приносившим неслыханные барыши. А потом наступила зима сорок третьего года – самая суровая из всех, что помнят. В тот год Ло Бо было лет восемь-девять. В сорок третьем сотни лоло ушли в поисках лучшей доли. Кто-то отправился к родственникам, жившим в соседних горах, кто-то – на заработки в Чунцин или Чэнду. Самые бедные присоединялись к шайкам нищих, которые только были рады принять в свои ряды новых членов из разоренных районов. Особенно ценились дети: у них и сил побольше, и сострадания больше вызывают, и сносить невзгоды могут как никто другой. Однорукий ребенок, побирающийся на улицах города, мог заработать не меньше рабочего на заводе. Обмануть такого сироту, как Ло Бо, вербовщику-ловкачу обещанием теплой постели и каких-нибудь сластей не составило бы труда. Так мальчик мог угодить в рабство к безжалостному мерзавцу, который бы мучил его, бил, калечил, чтобы придать несчастному надлежащий жалкий вид.