Я приподнял брови.
82
— Я помню Вулворт в Джексоне, потому что там работал мой отец. Я помню,
что увидела фотографию в журнале, на которой была одна из тех забастовок на
буфетной стойке. И я узнала ту буфетную стойку, потому что часто сидела там, пока
ждала, когда папочка закончит с работой и отвезт меня домой. И в то время было вс
для белых, конечно же. Но на этой фотографии они пытались интегрировать стойку, и
позади стояла кучка белых, вываливая еду черным на головы, смеясь, издеваясь над
ними, а полиция стояла снаружи и ничего не делала — и я помню, как смотрела на ту
фотографию весь вечер напролт. Это шокировало. Это открыло мне глаза на мир, в
котором я жила. Это показало мне, каков мир. Конечно, все говорили об этом, о
забастовках, об убийствах — обо всм, и я слушала это и никогда не понимала, пока
не увидела фотографию. Те чернокожие местные никому не вредили, просто сидели и
позволяли людям вываливать еду на их головы. От этого меня тошнило. Это было так
глупо. И с ними на той стойке сидели белые местные, пытаясь помочь им, и тоже
получали на себя отходы, потому что были, как мы их называли, расовыми
предателями.
Она замолкла на мгновение, потирая ладони.
— Я росла баптисткой, — сказала она. — После того, как вс утихло, у меня
случился кризис веры. Я спрашивала себя, как моя церковь могла поступить так
неправильно. Со всем этим. Чернокожие. Рабство. Раса. Мы считали себя лучшими,
думали, что Бог хотел для нас рабов, что чернокожие заслуживали быть рабами. Как
мы могли так ошибаться, Вилли?
Она выглядела так, словно в действительности хотела получить ответ.
У меня ответа не было.
— Я говорю тебе вс это для того, чтобы объяснить, что когда я смотрю на тебя,
я думаю о той фотографии, Вилли, и у меня в сердце возникают те же чувства, то же
замешательство и сомнение. Я знаю, что говорит мне моя религия. Я знаю, что
говорит общество о таких, как ты. Но ты никак не похож на то, о чм мне
рассказывали. Моя дочь сбежала от своих обязательств. Ты остался. Мы предложили
тебе способ уйти. Ты отказался. Спустя десять лет, ты здесь, и здесь мой внук, и ты
ждшь у тюрьмы, когда освободят мою дочь. Мою дочь! Предполагалось, что это ты
преступник или психически неуравновешенный, или нездоровый, но ты выполнил
свой долг, ты вырастил этого трудного ребнка, а я не сделала ни черта, чтобы помочь,
потому что боялась того, что скажет мой муж, или что скажет моя церковь, или что
подумают люди. Я просто подумала про себя, как вс это нелепо. Как глупо. Я была не
лучше своей дочери, когда ушла от ответственности за свою собственную плоть и
кровь из-за того, что так сказала моя церковь. Не уверена, что сильно доверяю церкви
в вопросе о том, как правильно поступать с гомосексуальными людьми.
— Вместо чернокожих теперь геи, — подчеркнул я.
— Я действительно ничего о тебе не знаю, Вилли. Я помню тебя длинноволосым
мальчишкой, который приходил играть с Кайлой, когда вы оба были маленькими. Я
знала твоих родителей. А затем наступило лето, когда ты вернулся из университета
Миссисипи, и вы с Кайлой начали снова проводить время вместе. Она всегда была к
тебе очень мила и всегда говорила, что ты сладкий мальчик, идеальный джентльмен. Я
считала, что ты сможешь вытащить е из той своры, с которой она бегала, но, конечно
же, этого не произошло. Е отец заставил е родить ребнка, думая, что это е
притормозит, но она такая же своевольная, как и он. Он был ошеломлн, когда она
ушла от тебя и ребнка. Он чувствовал свою ответственность. Он не мог поверить, что
его дочь сделала бы такое.
Она замолчала, улыбнувшись мне.
83
— Думаю, я пытаюсь сказать, что на самом деле тебя не знаю, Вилли, но хотела
бы узнать. Вместо того, чтобы слушать мнение моего мужа по поводу тебя, я
подумала, что приду и разберусь сама. Как считаешь, уже слишком поздно для чего-то
подобного?
— Никогда не поздно, — сказал я, удивлнный е болезненной откровенностью.
— И я говорил серьзно. Я бы хотел, чтобы вы были частью жизни Ноя.
Какое-то время мы наблюдали за Ноем в тишине.
— Он выглядит таким хрупким, — тихо проговорила она.
— Он сильнее, чем кажется.
— Но он такой маленький.
— Он еще может вытянуться, — произнес я.
Мы посмотрели на Ноя ещ раз. Он читал комикс, его глаза сканировали
страницы, разглядывая слова, но полагаясь на картинки, чтобы уловить суть истории.
— Давайте я его позову? — предложил я.
— Я не знаю, что сказать ему.
— Я переведу. Просто поздоровайтесь. Это не так уж трудно.