Я вздрогнула, потому что всё стало ясно, как день. Если я не потороплюсь вернуться, то Шпиндель проснётся через сто лет и не найдёт фею, то есть меня. Потому что меня уже не будет на свете.
Вряд ли я хотя бы месяц проживу в этом мире без него, в компании с Карабасихой и Мертеном. Меня просто уничтожат. Или я благополучно скончаюсь от старости. Или встречу Брайера в компании самой себя уже столетней старухой…
А как я встречу саму себя, если останусь здесь?..
Тогда Брайер, вообще, не проснётся? Или Карабос найдёт другую принцессу? И Брайер будет искать по свету свою фею, и не найдёт, потому что феи нет, есть Марина Крошкина…
Как всё запутано! Лучше бы мне просто поторопиться, пока луна на небе!
— Всему своё время, Брайер, — сказала я, снова целуя его. — Время всё расставит на свои места. Ты не умрёшь, я не допущу этого.
— В ваших объятиях мне и умереть приятно, — продолжал шутить он — Кто вы, прекрасная незнакомка? Я впервые вас вижу… вернее, не вижу… но такое чувство, что знаю…
— Молчи, — сказала я, положив указательный палец ему на губы. — Тебе надо поспать. Закрывай глаза, а я спою тебе колыбельную песню. Ты уснёшь и проспишь сто лет. А потом я приду и разбужу тебя, ты откроешь глаза, проснёшься, и твоя жизнь начнётся сначала.
— Вы придёте? — прошептал он последним усилием. — Вы вернётесь?
— Конечно, — заверила я его. — Ведь я люблю тебя. Всегда любила и всегда буду любить.
Пальцы его разжались, отпуская мои волосы, и рука упала. Но он не умер, он дышал. И я вполголоса запела колыбельную, которая однажды уже излечила его от раны.
Слова приходилось подбирать на ходу, я не помнила песню дословно, но они складывались в стихи на удивление ловко. И легко ложились на ту мелодию, что играли Брайер и Стефан, да и в моём мире я часто её слышала:
Я пела, и мне казалось, что я слышу звук дан-моя, хотя варган лежал на полу, и никто не осмеливался к нему прикоснуться. Брайер затих на моих руках, а я продолжала петь и укачивать его, и во всём мире никого больше не было — только я и он… он и я…
Когда песня закончилась, я прислушалась к его дыханию. Он дышал ровно и спокойно, как в глубоком сне. И лицо стало прежним — посвежело, трагическая морщинка между бровей разгладилась. Он был такой красивый, и я никак не могла от него оторваться. Но надо было спешить.
— Этот человек, — сказала я торжественно, гладя Брайера по высокому чистому лбу, — будет спать сто лет. И никто не посмеет его разбудить, кроме меня.
— Лучше бы перенести его на постель, — подсказал мальчишка-паж.
— Да, в Розовую спальню, — согласилась я и сказала, обращаясь и к фее Канарейке тоже: — Помогите мне.
— Я?! — она захлопала ресницами, но принялась помогать.
Втроём мы кое-как дотащили Брайера до спальни и уложили на кровать, и всё это время феечка ворчала, что парень тяжелый, и что если владеть высшей целительской магией, то можно было освоить какие-нибудь заклинания по транспортировке предметов.
— Сами почему не освоили? — спросила я.
— Мне сколько, по-вашему? — оскорбилась она. — Я и целительскую магию буду изучать только лет через пятьсот!
— Тогда помолчите.
— Фу, как грубо, — надула она губки, но замолчала.
Устроив Брайера на шёлковых подушках, я сбегала за варганом, тщательно его вымыла и положила возле кровати.
— А теперь уходите, — велела я фее и мальчишке. — Мне надо побыть с ним наедине.
— Не будем вам мешать, — с готовностью ответила фея, и они вместе с пажом вышли из спальни.
Перед тем, как закрылись двери, я услышала, что Канарейка прощебетала:
— И всё же я считаю, что это так неосмотрительно — влюбляться фее в человека. Но так романтично… И я впервые видела разделение души… Это тоже очень романтично…