Повелитель Норика. Гибель Астура

Лишь один человек не растерялся при внезапном появлении ужасного чудовища. Едва трусливый надзиратель, забыв про свои обязанности, нашёл убежище под асилусовым брюхом, как один из пленников – в разорванной до груди и обнажавшей сухощавое, мускулистое тело, серке – тут же принялся шарить взглядом по траве.

Ага, вот он, нож Хардубы – недалеко! Пленник опустился на землю и, подобно земь-яцеру, пополз за брошенным оружием грэфа. Товарищи по несчастью его, сообразив, в чём дело, тоже стали осторожно откатываться и переползать – дабы верёвка, коей все вместе они были связаны, позволила их соплеменнику дотянуться до ножа. Уза, связывающая невольников с асилусом, скоро натянулась тетивой.

Получилось! Кинжал сверкнул в руках бандьи*(готск. бандья – пленник). Мигом, перекатившись назад, пленник принялся разрезать узлы, стягивающие руки бедной женщины. Скорее, скорее!

– Суну*(готск. суну – сын), суну, мой суну, – всхлипывала она, роняя слёзы.

Хардуба, наконец-то, сумел разомкнуть гадючью пасть. Рыча, словно разъярённый бер*(бер – медведь), он принялся хвостать извивающееся тело о землю.

Женщина уже пилила ножом верёвку, стягивающую запястья сына, когда Гейза заметил неладное.

– Ни фралетан*(готск. ни фралетан – не отпускать)! – дрот, брошенный умелой тренированной рукой, полетел за своей добычей.

Но он не взял того, кого хотел. Пленница успела встать между смертью и своим сыном.

Охнув вдруг, она медленно осела и, а потом легла на землю – словно, устав от долгого пути, решила отдохнуть. Из груди её торчал ассагай.

Пленник рванул в отчаянии руками – треснули и посыпались надрезанные верёвки. Он успел схватить нож и метнуть его в сторону юноши в голубом плаще, уже поднимающего в размахе на бегу обнажённый мечис.

Нападающий захрипел, попытался продолжить замах, но не смог. Ноги несли ещё Гейзу в сторону невольников, но, чёрная в наступивших сумерках вечера кровь с хлюпаньем извергалась уже из его горла, а вместе с нею вытекали из тела силы, выпархивала из тела сайвала-душа. Добежал и свалился наземь – как раз под ноги своему погубителю.

Пленник ухватил мечис Гейзы и ловко, умеючи, закрутил стальной газдой в разные стороны. Лишь удостоверившись, что и трустья, и Хардуба не успели ещё подобраться к нему на опасную близость, он рассёк верёвки, связывающие третьего своего спутника – совсем молодого, светлокожего и почти белого волосом, синеокого стройного юношу.

Освобождённый метнулся к телу Гейзы и вытащил из горла поверженного окровавленный нож. Ассагай же, торчащий в груди женщины, он трогать не посмел – дабы не навредить умирающей, но всё ещё тяжело, с хрипами дышащей страдалице. Силы противников сравнялись. Двое против двоих.

Трустья, удостоверившись, что на хозяина напал не волшебный дракон-людоед, а, пусть и крупного размера, но обыкновенная гадюка, быстро пришёл в себя – он сразу же решил восстановить пошатнувшуюся репутацию. Юнец пошёл в наступление, пытаясь обойти противника слева.

Справа заходил Хардуба. Пошатываясь, но крепко держа в руках хирус*(готск. хирус – меч), он утробно рычал и приближался к своим бывшим пленниками.

Правое око грэфа, по всей вероятности, вытекло. Кровянистая жидкость размазалась, изукрасив щеку и часть холёной бороды. Верхнее веко, отмеченное чёрным стиклом*(готск. стикл – здесь укол, точка) гадючьего зуба, безобразно вздулось – красивый мужественный влитс Хардубы на глазах превращался в демоническую маску.

Юный трустья подбирался с другой стороны. Он безумно скалился, агиза в руках его крутилась, словно спица несущейся колесницы – сие зрелище завораживало и устрашало одновременно.

– Бервулла*(готск. бервулла – медвежья шерсть), они нас положат, – испуганно вымолвил синеокий.

Трустья, крутящий агизу, наступал на него – он чуял, где слабина и именно туда намеревался ударить.

Бервулла застыл, выставив впереди себя мечис. Пожалуй, да – с двоими ему не совладать. Правда, Хардуба теряет силы на глазах, но он крепок как дуб, и неизвестно, насколько долго хватит его сил. А этот, с агизой! Кто бы мог подумать, что мальчишка, ещё миг назад пугливо прятавшийся между ног асилуса, способен так искусно управляться с боевым топором? Жаль, что Хлибодар за свою жизнь не научился метать ножи!

Трустья, словно почувствовав возросшую неуверенность противника, прибавил ходу. Он уже не скалился, а хохотал, точно кровожадный оборотень. По краешкам губ его вспузырилась пенящаяся слюна.

Вдруг безумный смех резко оборвался. Трустья остановился, а выпавшая из рук агиза громыхнула о камни. Юный убилтойс медленно обернулся назад и с изумлением уставился на дрот, так некстати впившийся в подреберье. Бессмысленная ухмылка всё ещё искривляла его обслюнявленные губы.

Торжествующий взор умирающей женщины – это последнее, что увидел хлифтус. Не прошло и мгновения, как голова его слетела с плеч, словно переспелая шишка с ёлки. А Бервулла, держа окровавленный мечис впереди себя, уже разворачивался в сторону Хардубы.