Повесть о двух городах

He did not seek it, but repeated them and went on.	Впрочем, Картон не отдавал себе в том отчета, он шел и повторял про себя эти слова.
With a solemn interest in the lighted windows where the people were going to rest, forgetful through a few calm hours of the horrors surrounding them; in the towers of the churches, where no prayers were said, for the popular revulsion had even travelled that length of self-destruction from years of priestly impostors, plunderers, and profligates; in the distant burial-places, reserved, as they wrote upon the gates, for Eternal Sleep; in the abounding gaols; and in the streets along which the sixties rolled to a death which had become so common and material, that no sorrowful story of a haunting Spirit ever arose among the people out of all the working of the Guillotine; with a solemn interest in the whole life and death of the city settling down to its short nightly pause in fury; Sydney Carton crossed the Seine again for the lighter streets.	Взгляд его задумчиво скользил по освещенным окнам домов, где люди готовились отойти ко сну, который хотя бы на несколько часов позволит им забыть о кровавых ужасах; по темным силуэтам церквей, где теперь никто не молился, потому что за долгие годы подчинения своим духовным пастырям народ так возненавидел этих ханжей, лихоимцев и развратников, что потерял веру в молитву и забыл о спасении души. Картон переносился мысленно за ограду виднеющегося вдалеке кладбища, сулящего вечный покой всем, кто обретал в нем последний приют, и в переполненные тюрьмы, откуда он вместе с шестьюдесятью обреченными следовал по этим улицам на смерть, которая стала чем-то таким обыденным и привычным, что даже не задевала воображения и не создавала горестных легенд о страшных призраках, рожденных неутомимым мечом гильотины. Так, поглощенный мыслями о жизни и смерти, Сидни Картон бродил по темным улицам затихшего города, который, набушевавшись за день, отходил ко сну; незаметно для себя он вышел к мосту через Сену и, перейдя на другой берег, очутился в освещенных кварталах.
Few coaches were abroad, for riders in coaches were liable to be suspected, and gentility hid its head in red nightcaps, and put on heavy shoes, and trudged.	Здесь жизнь еще не замерла, еще попадались экипажи, но редко, потому что всякий, кто ездил в карете, навлекал на себя подозрение, и бывшие господа напялили на головы красные колпаки и ходили пешком в грубых башмаках.
But, the theatres were all well filled, and the people poured cheerfully out as he passed, and went chatting home.	Но театры были полны, и как раз сейчас из театральных подъездов публика высыпала на улицу и, оживленно болтая, расходилась по домам.
At one of the theatre doors, there was a little girl with a mother, looking for a way across the street through the mud.	У одного из театров он увидел маленькую девочку с матерью, которые не решались перейти через улицу, боясь увязнуть в грязи.
He carried the child over, and before the timid arm was loosed from his neck asked her for a kiss.	Он взял девочку на руки и перенес ее, и прежде чем он поставил ее на ноги и робкая ручка, обхватившая его за шею, соскользнула с его плеча, попросил поцеловать его.
"I am the resurrection and the life, saith the Lord: he that believeth in me, though he were dead, yet shall he live: and whosoever liveth and believeth in me, shall never die."	"Я есмь воскресение и жизнь, - сказал господь, -верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек".
Now, that the streets were quiet, and the night wore on, the words were in the echoes of his feet, and were in the air.	Теперь, когда и здесь постепенно все стихло и ночь окутала город, эти слова раздавались в его ушах, словно эхо шагов, разносившихся далеко в воздухе.