Повесть о двух городах

"An urgent case in the Rue St. Honore, he said.	- Требуется немедленная помощь больному на улице Сент-Оноре, - сказал он.
It would not detain me, he had a coach in waiting.	- Карета дожидается внизу, вас доставят мигом.
"It brought me here, it brought me to my grave.	И меня доставили сюда и погребли здесь, в этой могиле.
When I was clear of the house, a black muffler was drawn tightly over my mouth from behind, and my arms were pinioned.	Как только мы вышли из ворот, кто-то схватил меня сзади; мне завязали рот какой-то черной тряпкой, скрутили руки.
The two brothers crossed the road from a dark corner, and identified me with a single gesture.	Братья вышли из-за угла и молча кивнули слуге.
The Marquis took from his pocket the letter I had written, showed it me, burnt it in the light of a lantern that was held, and extinguished the ashes with his foot.	Маркиз вынул из кармана мое письмо к министру, помахал им у меня перед глазами и поднес его к свече фонаря, который держал перед ним слуга. Письмо вспыхнуло, он бросил его на землю и, когда оно догорело, затоптал пепел ногой.
Not a word was spoken.	Все это он проделал молча.
I was brought here, I was brought to my living grave.	Потом меня привезли сюда и погребли заживо в этой могиле.
"If it had pleased God to put it in the hard heart of either of the brothers, in all these frightful years, to grant me any tidings of my dearest wife-so much as to let me know by a word whether alive or dead-I might have thought that He had not quite abandoned them.	Если бы за все эти страшные годы в черствой душе того или другого брата затеплилась хотя бы искра сострадания и мне бы дали знать о моей возлюбленной жене, сказали бы - жива она или умерла, - я бы мог думать, что господь бог еще не совсем отвернулся от них.
But, now I believe that the mark of the red cross is fatal to them, and that they have no part in His mercies.	Но теперь я знаю, что печать кровавого креста заклеймила их вечным проклятием, и господь не прострет на них свое милосердие.
And them and their descendants, to the last of their race, I, Alexandre Manette, unhappy prisoner, do this last night of the year 1767, in my unbearable agony, denounce to the times when all these things shall be answered for.	И я, Александр Манетт, несчастный узник, в эту последнюю ночь тысяча семьсот шестьдесят седьмого года в моей нестерпимой муке обличаю их и все их потомство до последнего колена и призываю их на суд грядущих времен, да ответят они за все свои дела.
I denounce them to Heaven and to earth."	Да услышат меня небо и земля!"
A terrible sound arose when the reading of this document was done.	Едва только чтение кончилось, в зале поднялась буря.
A sound of craving and eagerness that had nothing articulate in it but blood.	Неистовые выкрики толпы, яростно требующей крови, слились в сплошной рев.
The narrative called up the most revengeful passions of the time, and there was not a head in the nation but must have dropped before it.	Этот горестный рассказ взывал к самой неистовой страсти, бушевавшей в сердцах людей, - к жажде мщения, и ни одному человеку, обреченному пасть жертвой этой страсти, никакие силы не помогли бы сохранить голову на плечах.