Повесть о двух городах

Little need, in presence of that tribunal and that auditory, to show how the Defarges had not made the paper public, with the other captured Bastille memorials borne in procession, and had kept it, biding their time. Little need to show that this detested family name had long been anathematised by Saint Antoine, and was wrought into the fatal register.	Какой смысл было доказывать этому трибуналу и этой публике, что Дефаржи умышленно не огласили в свое время найденный документ вместе с другими, захваченными в Бастилии, а припрятали его до поры до времени; и что весь этот ненавистный род давно был предан проклятью Сент-Антуаном и занесен в его роковой список.
The man never trod ground whose virtues and services would have sustained him in that place that day, against such denunciation.	Ни один человек, каковы бы ни были его заслуги и добродетели, ничего не мог сделать против такого обличения.
And all the worse for the doomed man, that the denouncer was a well-known citizen, his own attached friend, the father of his wife.	И тем хуже было для обвиняемого, что обличитель его был человек, пользующийся широкой известностью, всеми уважаемый гражданин, преданный ему близкий друг, отец его жены.
One of the frenzied aspirations of the populace was, for imitations of the questionable public virtues of antiquity, and for sacrifices and self-immolations on the people's altar.	В те времена французский народ был одержим подражанием некиим сомнительным гражданским доблестям древних, - самозакланию, самопожертвованию на алтаре отчизны и народа.
Therefore when the President said (else had his own head quivered on his shoulders), that the good physician of the Republic would deserve better still of the Republic by rooting out an obnoxious family of Aristocrats, and would doubtless feel a sacred glow and joy in making his daughter a widow and her child an orphan, there was wild excitement, patriotic fervour, not a touch of human sympathy.	Поэтому, когда председатель суда сказал в заключительной речи (а то бы ему самому не сносить головы!), что добрый врач Республики, споспешествуя искоренению проклятого рода аристократов, станет еще более достойным в ее глазах, и что у него, несомненно, должно быть чувство священной радости и гордости, оттого что он сделает свою дочь вдовой и осиротит ее дитя, публика без тени сострадания в бурном патриотическом восторге приветствовала эти слова.
"Much influence around him, has that Doctor?" murmured Madame Defarge, smiling to The Vengeance.	- Ну, много ли у него теперь влияния, у этого доктора? - шепнула, усмехаясь, мадам Дефарж, повернувшись к Мести.
"Save him now, my Doctor, save him!"	- Попробуй-ка его теперь спасти, ну-ка, спаси его, доктор!
At every juryman's vote, there was a roar.	Г олосование присяжных происходило под оглушительный рев толпы.
Another and another. Roar and roar.	Каждого встречали и провожали неистовым ревом.
Unanimously voted.	Смертный приговор был вынесен единогласно.
At heart and by descent an Aristocrat, an enemy of the Republic, a notorious oppressor of the People.	Аристократ по происхождению и по натуре, враг Республики, заведомый угнетатель народа.
Back to the Conciergerie, and Death within four-and-twenty hours!	Вернуть в Консьержери и в течение двадцати четырех часов привести приговор в исполнение.
XI. Dusk	Глава XI Сумерки