Повесть о двух городах

For other crimes as tyrants and oppressors, I have this race a long time on my register, doomed to destruction and extermination.	Весь этот род давным-давно внесен в мой список и обречен на полное истребление, и не только за то, что все они были тираны и притесняли народ.
Ask my husband, is that so."	Спросите моего мужа, правду я говорю?
"It is so," assented Defarge, without being asked.	- Правду, - подтвердил Дефарж, не дожидаясь, когда его спросят.
"In the beginning of the great days, when the Bastille falls, he finds this paper of to-day, and he brings it home, and in the middle of the night when this place is clear and shut, we read it, here on this spot, by the light of this lamp.	- В тот славный день, когда мы взяли Бастилию, он нашел эти записки и принес их домой, и вот здесь, у стойки, когда все разошлись, мы ночью под этой самой лампой читали их вдвоем.
Ask him, is that so."	Спросите его, было это так?
"It is so," assented Defarge.	- Было, - подтвердил Дефарж.
"That night, I tell him, when the paper is read through, and the lamp is burnt out, and the day is gleaming in above those shutters and between those iron bars, that I have now a secret to communicate. Ask him, is that so."	- И я сказала ему в ту ночь, когда мы дочитали все до конца, и лампа у нас потухла, и день уже пробивался сквозь ставни и прутья решетки, я сказала, что открою ему свою тайну - было это так?
"It is so," assented Defarge again.	- Было, - опять подтвердил Дефарж.
"I communicate to him that secret.	- И я открыла ему свою тайну.
I smite this bosom with these two hands as I smite it now, and I tell him,	Я била себя кулаками в грудь, когда рассказывала ему, вот так же, как сейчас:
'Defarge, I was brought up among the fishermen of the sea-shore, and that peasant family so injured by the two Evremonde brothers, as that Bastille paper describes, is my family.	"Дефарж, говорю я, это я, меня отдали в семью рыбаков, в глухую приморскую деревушку, а крестьянская семья, которую погубили братья Эвремонды, как описано на этих клочках бумаги, уцелевших в Бастилии, - это моя семья!
Defarge, that sister of the mortally wounded boy upon the ground was my sister, that husband was my sister's husband, that unborn child was their child, that brother was my brother, that father was my father, those dead are my dead, and that summons to answer for those things descends to me!'	Дефарж, говорю я, сестра того смертельно раненного подростка, умиравшего на чердаке, -это моя сестра, и этот замученный муж, - ее муж, и ребенок, которого она носила под сердцем, - их ребенок, и это мой брат, мой отец, все мои покойники и кому же, как не мне, требовать у злодеев ответа".
Ask him, is that so."	Спросите его, говорила я это?
"It is so," assented Defarge once more.	- Говорила, - отозвался Дефарж.
"Then tell Wind and Fire where to stop," returned madame; "but don't tell me."	- Так вот скажи ветру и пламени остановиться, но не мне!
Both her hearers derived a horrible enjoyment from the deadly nature of her wrath-the listener could feel how white she was, without seeing her-and both highly commended it.	Оба ее слушателя жадно упивались этой клокочущей ненавистью и превозносили мадам, и Картон, который слушал, не подавая виду, не глядя на нее, чувствовал, что она дошла до белого каления.
Defarge, a weak minority, interposed a few words for the memory of the compassionate wife of the Marquis; but only elicited from his own wife a repetition of her last reply.	Дефарж, беспомощный против этой троицы, пытался сказать что-то о покойной жене маркиза, о том, как она огорчалась, но мадам не дала ему докончить и опять повторила с яростью: