Повесть о двух городах

Mr. Cruncher had by this time taken quite a lunch of rust off his fingers in his following of the evidence. He had now to attend while Mr. Stryver fitted the prisoner's case on the jury, like a compact suit of clothes; showing them how the patriot, Barsad, was a hired spy and traitor, an unblushing trafficker in blood, and one of the greatest scoundrels upon earth since accursed Judas-which he certainly did look rather like. How the virtuous servant, Cly, was his friend and partner, and was worthy to be; how the watchful eyes of those forgers and false swearers had rested on the prisoner as a victim, because some family affairs in France, he being of French extraction, did require his making those passages across the Channel-though what those affairs were, a consideration for others who were near and dear to him, forbade him, even for his life, to disclose.	Мистер Кранчер, с увлечением следивший за допросом свидетелей, успел к этому времени весьма плотно закусить ржавчиной со своих пальцев; теперь он с таким же неослабным вниманием слушал мистера Страйвера, который, излагая присяжным дело своего подзащитного, пригонял его к ним, словно сшитую на заказ пару. Он доказывал, что незапятнанный патриот Барсед на самом деле платный фискал и предатель, человек без стыда и совести, торгующий кровью людской, презреннейший негодяй, какого свет не видал со времени гнусного Иуды, на которого он, кстати сказать, даже и лицом похож; и что добродетельный слуга Клан, его закадычный приятель и сообщник, вполне достоин своего друга; что эти два лжесвидетеля и мошенника неусыпно следили за подсудимым, которого они избрали своей жертвой, потому что он, будучи родом из Франции, часто ездил на континент по каким-то семейным делам, касающимся людей столь близких ему, что он даже под угрозой смерти не считает возможным разгласить их тайну.
How the evidence that had been warped and wrested from the young lady, whose anguish in giving it they had witnessed, came to nothing, involving the mere little innocent gallantries and politenesses likely to pass between any young gentleman and young lady so thrown together;-with the exception of that reference to George Washington, which was altogether too extravagant and impossible to be regarded in any other light than as a monstrous joke.	Что вырванные насильно и превратно истолкованные показания юной леди, - все видели, как тяжело ей было выступать в роли свидетельницы, - свелись, в сущности, к самым безобидным пустякам, - невинной болтовне, маленьким одолжениям, любезностям и услугам, какие всегда готов оказать молодой человек случайно встреченной в дороге молодой спутнице; и что тут, собственно, не о чем и говорить, за исключением глупого замечания о Георге Вашингтоне, но разве можно отнестись к подобной чепухе и нелепице иначе, как к необдуманной шутке?
How it would be a weakness in the government to break down in this attempt to practise for popularity on the lowest national antipathies and fears, and therefore Mr. Attorney-General had made the most of it; how, nevertheless, it rested upon nothing, save that vile and infamous character of evidence too often disfiguring such cases, and of which the State Trials of this country were full.	Что со стороны государства было бы непростительной слабостью потакать в данном случае самым низменным инстинктам толпы, ибо не годится искать себе популярность, раздувая низменные инстинкты и страхи в народе, как это делал сегодня господин главный прокурор; но что как бы он ни старался, ему, в сущности, не на что опереться, кроме как на грязные и низкие доносы, которые, к сожалению, часто искажают характер подобных дел, обременяя судопроизводство нашей страны!
But, there my Lord interposed (with as grave a face as if it had not been true), saying that he could not sit upon that Bench and suffer those allusions.	Но тут судья, прервав защитника, и с таким суровым видом, как если бы все это не было чистейшей правдой, заявил, что он не может допустить, чтобы в его присутствии позволяли себе в суде подобные выпады.