Повседневность дагестанской женщины. Кавказская война и социокультурные перемены XIX века

Так, исследователь О. В. Матвеев, отмечая схожие черты характера горцев и казаков, приводил сюжет из Кавказской войны, где одна из казачек вспоминала, что не только горцы их обижали, но казаки «не давали им спуска»[348].

Кроме того, военные власти на местах нередко использовали набеги на непокорных горцев, руководствуясь распоряжениями, которые давались свыше. Так, например, в бытность наместничества М. С. Воронцова генерал-майору Ковалевскому было дано право производить набеги на непокорные аулы[349].

Во время карательных операций против «непокорных аулов» захватывали большое число оставшихся в живых пленников, среди которых самой беззащитной и уязвимой категорией были дети и женщины. Так, во время карательной операции против Гази-Магомеда в селении Чири-Юрт было взято в плен 482 человека разного возраста. В письме к барону Розену в октябре 1831 года генерал Вельяминов докладывал, что большая часть пленных – это женщины и дети[350]. Безусловно, плененная женщина-горянка становилась для русской армии своеобразным трофеем, который являлся лишним свидетельством покорения горцев.

Карательные операции сопровождались мародерством и неоправданной жестокостью по отношению к населению, которая вызывала нередко негодование у самих русских. Так, например, в газете «Кавказ» за 1854 год были опубликованы воспоминания офицера, очевидца военных событий тех лет, где он писал о пленных горских женщинах.

Какое сильное сердечное волнение снова произвела во мне группа уцелевших полуобнаженных женщин! Некоторые из них не могли ни стоять, ни идти, потому что отморозили себе ноги. Одна мать старалась отогреть младенца на остывшей груди своей; другие с тихим прискорбием смотрели на трупы детей, прикрывая их своими рубашками: материнская любовь пыталась согреть холод смерти. Я приказал этих несчастных присоединить к прочим пленным; тогда две из них, молодые, с лицами, искаженными страхом и холодом, приползли ко мне на коленях, уцепились за мои стремена и говорили слова непонятные, между которыми я мог только различить «Боги милость», слова, которые легко узнать на каждом языке, потому что они заимствованы из словаря сердца и очей <…>[351].

Нередко в русский плен попадали женщины – непосредственные участницы военных сражений, – о чем имеются сведения в архивных документах. Так, например, в письме генерал-адъютанта графа Клейнмихеля, датированном 8 мая 1842 года, сообщалось о том, что в числе 24 пленных, захваченных во время сражения 15 апреля 1842 года близ урочища Большая Яндырка, находилась женщина по имени Тамахан Молова, одетая в национальный костюм[352].

Из материалов архивного дела следовало, что Молова руководила одним из отрядов ополченцев, принимая участие в набегах горцев более десяти лет, под предводительством наиба Ахверды Магомеда[353].

Как же сложилась судьба пленницы? По высочайшему указу императора Николая I Тамахан Молова была отправлена в Петербург. Кроме того, было дано особое распоряжение снабдить ее всем необходимым для дальней дороги, одеждой и питанием[354].

В архивном деле имеется «отчет о деньгах, употребленных на пленную азиатку Тамахан Молову, отправленную в июле 1842 года по Высочайшему повелению в Санкт-Петербург»[355], где были расписаны все статьи расходов, включая питание, ночлег и одежду. Сначала пленница была отправлена из Владикавказа в Ставрополь, а на дорожные расходы ей выделена сумма в размере 10 рублей ассигнациями, а также с учетом расстояния до Ставрополя еще 11 рублей 94 копейки серебром[356].

Кроме того, было предписано предоставлять ей необходимое жилье для отдыха в любое время суток, а также суточное содержание в сумме 28 копеек серебром на 39 дней дороги[357]. Среди прочих предписаний было кроткое и ласковое обращение с пленницей[358].

В материалах архивного дела имеются сведения о том, что по пути следования для пленной Тамахан Моловой были куплены: «рубаха и штаны холщовые, штаны бурметовые, чувяки, бешмет, бурка»[359].