Поздняя греческая проза

"Левкиппа и Клитофонт" Ахилла Татия пародирует проблематику и формальные особенности софистического романа. Книга эта создана писателем господствующего направления, не разделявшим критического настроения авторов "Дафниса и Хлои" или "Эфиопики", и адресована образованному читателю. Поэтому брачная идиллия и филантропическая гуманность здесь дискредитированы, а формальные особенности романа доведены почти до гротеска. Сниженным и окарикатуренным отношениям главных героев противопоставлена запретная, не способная воплотиться в брачных отношениях, трагическая и беспокойная любовь (Мелита, Клиний, Менелай). Посвященные ей эпизоды напоминают в известной степени позднейший психологический роман, которому на греческой почве так и не суждено было появиться.

Кроме романов рассмотренного типа, существовал еще роман с сатирико-бытовым сюжетом. Единственный сохранившийся его образец — анонимная (раньше ее приписывали Лукиану) книжечка "Лукий, или Осел", рассказывающая о приключениях превращенного в осла человека. Сама ситуация позволяла широко развернуть картину нравов и показать грубость, жестокость и развращенность, с которой герой сталкивается и в привилегированной и в трудовой среде.

Низовая литература оставила еще один интересный памятник — "Историю Александра Великого". В древности автором ее ошибочно считался историк Каллисфен, историограф Александра Македонского. В своем первоначальном виде памятник возник еще в эпоху эллинизма, но во II-III веках н. э. подвергся переработке. В "Истории" отчетливо проявляются две тенденции, характерные для позднегреческой литературы — антиримские настроения и тяга к расширению границ познания мира, находившая свое выражение в обостренном интересе ко всему чудесному и сверхъестественному. Восходящая еще к эллинистическому времени политическая концепция, призванная оправдать македонское владычество над Египтом и представить Александра законным преемником фараонов, оказалась в новых условиях актуальной, ибо, утверждая преимущественные права греков на Востоке, льстила национальным чувствам и потому была заимствована без существенных изменений; подбор и освещение отдельных исторических эпизодов, в связи с враждебным отношением автора к римским завоевателям, ярко тенденциозны. Особенно показательны в этом смысле сравнение Александрии и Рима, описание "мирного" захвата Палестины, естественно вызывавшее воспоминания о жестокостях иудейской войны, и исторически абсурдный и потому тем более характерный рассказ о завоевании Александром Италии. В соответствии с этой патриотической задачей строится и образ Александра. Он представлен не столько завоевателем, сколько гуманным борцом за свободу Египта и испытателем природы. Этим создается резкий контраст между греческими и римскими покорителями мира. Задача автора — показать образ идеального владыки; забота о соблюдении исторической правды отходит на второй план.

Конечно, целый ряд исторических и географических ошибок порожден недостаточной осведомленностью автора. Но установка исторической беллетристики греков на воспроизведение лишь самых общих контуров изображаемой эпохи была все-таки и здесь определяющей.