Поздняя греческая проза

24. Когда мы достигли места, где дорога разветвлялась натрое, нам попадаются навстречу наши враги, возвращающиеся назад, и уже издали благодаря луне тотчас же узнают своих несчастных пленников и, подбежав к нам, хватают меня, говоря: — О благородная девица, куда, бедняжка, ты шествуешь в такой поздний час? Разве ты не боишься ночных страшилищ? Иди-ка сюда, к нам, мы тебя твоим родным отдадим, — говорили они со злобным смехом; и, повернув меня, потащили обратно. Тут я вспомнил о своей ноге и ране и стал хромать. — Теперь ты стал хромым, — говорили они, — когда тебя поймали при побеге? А когда ты решил бежать, ты был здоров и мчался быстрее коня, как будто у тебя были крылья. — За этими словами следовали побои, и вот у меня уже волдырь на бедре от таких наставлений.

Вернувшись обратно домой, мы нашли старуху повесившейся на веревке, спущенной со скалы: испугавшись, естественно, гнева хозяев из-за побега девушки, она задушила себя, затянув себе петлю на шее. Разбойники, удивленные такой добросовестностью старухи, отвязали ее от скалы и дали ей упасть вниз, как была, с петлей на шее, а девушку ввели в дом и связали; потом стали ужинать, а затем много пили.

25. И за столом они рассуждали между собой относительно девушки.

— Что нам делать с беглянкой? — спросил один из них. — Что же иное, — сказал другой, — как не сбросить ее вслед за старухой, раз она намеревалась лишить нас больших денег, которые мы за нее выручили бы, и выдать все наше заведение? Ведь будьте уверены, друзья, что, если бы она убежала домой, ни один из нас не остался бы в живых; мы все были бы схвачены, так как враги напали бы на нас хорошо подготовленными. Итак, отплатим злодейке. Но, чтобы она не умерла слишком легко, упавши на камни, приищем ей смерть самую мучительную и продолжительную, которая сохранила бы ее для длительной пытки и только напоследок погубила бы. — Тут они стали приискивать ей смерть, и кто-то сказал: — Я знаю, что вы похвалите мое изобретение. Нужно погубить осла, так как он ленив, а теперь вдобавок еще и притворяется хромым, и к тому же он оказался пособником и слугой девушки при. ее бегстве. Итак, мы его рано утром зарежем, вспорем ему живот и, выбросив вон все кишки, эту добрую девушку уложим в осла, оставя голову снаружи, чтобы она не задохлась сразу, а все тело запрячем внутрь; и, уложив ее таким образом, мы хорошенько зашьем ее в осле и выбросим обоих коршунам как новоизобретенный обед. Обратите внимание, друзья, на ужас пытки: во-первых, разделять существование с мертвым ослом, потом — печься в животном летней порой под сильнейшим солнцем, долго умирая от изнурительного голода, и даже не иметь возможности себя задушить; я уж не говорю о том, сколько она вытерпит от запаха гниющего осла и от кишащих в нем червей. Наконец коршуны доберутся и до внутренности осла и как его, так и ее растерзают, может быть еще живую.

26. Это чудовищное изобретение все встретили громкими восклицаниями, как нечто превосходное. А я оплакивал себя, обреченный на заклание: даже мертвым не буду я лежать мирно, нет, в меня поместят несчастную девушку, я стану гробницей ни в чем не повинной девушки!

Уже рассветало, как вдруг появляется множество солдат, посланных против этих злодеев, и быстро всех связывают и уводят к начальнику этой местности. Оказалось, что с ними прибыл и жених девушки; он-то и был тем, кто указал убежище разбойников. Итак, отобрав девушку, он усадил ее на меня и таким образом повез домой. Их односельчане, как завидели нас еще издали, догадались об успешном исходе дела, ибо я объявил им радостную весть своим ревом, и, выбежав навстречу, они приветствовали нас и повели домой,

27. Девушка проявляла ко мне много внимания, отдавая должное товарищу по плену и бегству и по грозившей мне общей с нею ужасной смерти. Мне дали от хозяйки на обед меру ячменя и столько сена, сколько хватило бы и верблюду. И тут я в особенности проклинал Палестру за то, что она превратила меня колдовством в осла, а не в собаку, потому что я видел, как собаки, пробравшись на кухню, пожирали множество всякой всячины, которая бывает на богатых свадьбах.

Немного дней спустя после свадьбы, так как госпожа сказала отцу, что хотела бы получить милость для меня и отплатить мне справедливой отплатой, отец велел меня отпустить на волю пастись под открытым небом вместе с табунами кобыл. — Пусть он живет как свободный, в свое удовольствие, — сказал он, — и сходится с кобылицами. — И эта отплата показалась бы тогда самой справедливой, если бы дело попало к судье-ослу. Итак, призвав одного из табунщиков, он передает меня ему, а я радовался, что больше не буду носить тяжестей. Когда же мы пришли на пастбище, то пастух присоединил меня к кобылицам и повел нас всем табуном пастись.