Поздняя греческая проза

Удаление этого человека в область гетских племен я не считаю возможным назвать ни изгнанием, так как не было распоряжения о его изгнании, ни путешествием — он просто исчез и стал заниматься чем придется в разных странах из страха перед тираническим образом правления в Риме[541], преследовавшим всяческую философию. Он огородничал, копал, черпал воду для бань и садов, но, выполняя такие и подобные им работы ради пропитания, он, однако, не бросал и серьезных занятий, находя поддержку в двух книгах: это были "Федон" Платона и речь Демосфена "Против посольства".

Часто бывал он в лагерях, одетый, как обычно, в лохмотья. Однажды он заметил среди солдат волнения по поводу убийства Домициана. Видя, что мятеж уже готов разразиться, Дион не выдержал, вскочил, сбросив с себя одежду, на высокий жертвенник и так начал свою речь: — "Сбросил лохмотья с себя наконец Одиссей многоумный"[542]. — Этими словами он дал понять, кто он такой, то есть, что он не нищий и не тот, за кого его принимали, а Дион, мудрец. Он чрезвычайно вдохновенно обличал тирана и внушал солдатам, что для них будет лучше выполнять решения, принятые в Риме. Речь его была настолько убедительна, что зачаровала даже тех, кто плохо знал по-гречески.

Император Траян привез его в Рим на золотой колеснице, которая служит царям при триумфальных шествиях по окончании войн. Часто, обращаясь к Диону, он признавался: — О том, что ты говоришь, не мне судить, но я люблю тебя, как самого себя.

Образы, употребляемые Дионом в его речах, в высшей степени софистичны, но хотя он и чрезвычайно широко ими пользуется, они все же ясны и соответствуют избранному им предмету.

II, 9 [Аристид]

Аристид — был ли он сыном Эвдемона или сам носил имя Эвдемона — был родом из Адриан (Адрианы — небольшой город в Мисии), а образование получил в Афинах, когда там блистал Герод[543], а затем и в Азии, в Пергаме, в школе красноречия Аристокла[544]. Он с малолетства был болезненным, однако это не лишило его трудолюбия. Вид своей болезни и как у него сводило жилы, он сам описывает в "Священных речах". Эти речи как бы дневники Аристида, а дневники — хорошее руководство, помогающее разобраться во всяком деле. У него не было природных данных для импровизации, поэтому он тщательно работал над своими речами; внимательно изучая древние образцы, он овладел богатствами речи, избежав пустословия.

Аристид мало путешествовал; он не выступал в угоду толпе и не сдерживал своего гнева против слушателей, если они не одобряли его. Среди тех народов, которые он посетил, значатся италийцы, эллины и жители той части Египта, которая прилегает к Дельте; они-то и поставили его медную статую на площади в Смирне. Аристида называют основателем Смирны, и это не пустая похвала, а в высшей степени справедливое и правдивое утверждение. Дело в том, что этот город, разрушенный землетрясением и исчезнувший в провалах[545], Аристид так сумел оплакать перед Марком[546], что под конец его декламации император застонал, а при словах "зефиры овевают пустыню" у него капнули слезы на книгу, и, под впечатлением речи Аристида, он распорядился о восстановлении города.

Аристид еще до того встретился с Марком в Ионии, как об Этом мне рассказывал эфесец Дамиан[547]. Император уже третий день пребывал в Смирне. Не зная еще Аристида, он спросил Квинктилиев[548], не показывался ли тот в толпе приветствующих. Те сказали, что сами не видели Аристида, иначе они не преминули бы его представить. На следующий день они пришли с Аристидом, словно его телохранители. Император сказал: — Почему мы так поздно видим тебя? — Размышление, царь, занимало меня, — отвечал Аристид, — а ум, размышляющий над чем-нибудь, не надо отвлекать от предмета его изысканий. — Император пришел в восторг от нравственных качеств этого человека — от его поразительной прямоты и преданности умственным занятиям. — Когда же я услышу тебя? — спросил он. — Аристид отвечал: — Сегодня предложи мне тему, и завтра ты меня услышишь. Ведь мы не из тех, кто изрыгает, а из тех, кто тщательно излагает. Пусть будет разрешено, о царь, присутствовать на декламации моим знакомым. — Разрешаю, — сказал Марк, — ведь это дело всенародное. — На слова Аристида: — Пусть им будет предоставлено, о царь, и кричать и рукоплескать сколько угодно, — император отвечал с улыбкой: — Это зависит от тебя.

Я не излагаю содержания декламации, потому что свидетельства об этом расходятся, но все согласны в том, что Аристид говорил с большим подъемом в присутствии Марка — так судьба Заранее подготовляла возможность, чтобы Смирна была восстановлена благодаря этому человеку. Я не хочу сказать, что в ином случае император не восстановил бы погибший город, но все же царственные и божественные натуры под влиянием разумных советов озаряются еще большим блеском и с увлечением стремятся делать добро.