Поздняя греческая проза

По мере усиления сатирических тенденций Лукиан отказывается от жанров софистической литературы и находит удовлетворяющую его форму в так называемом Менипповом диалоге, фантастически обрамленном и чередующем прозу со стихом. Свое название он получил от имени "изобретателя", как выражались греки, этого жанра, философа-киника III века до н. э. Мениппа. Выбор Мениппова диалога весьма характерен: это жанр кинической популярно-философской литературы, стоявшей в оппозиции к господствующим институтам и нормам и близкий к фольклору. Диалоги этого стиля, "Менипп", "Икароменипп", "Зевс уличаемый", "Зевс-трагик", остроумные и едкие, — безжалостные разоблачения религиозных предрассудков и безнравственности эпохи, — хотя их действие и перенесено в III век до н. э., а истинная хронология угадывается только по отдельным намекам. Так же осторожен Лукиан в своих философских диалогах платоновского типа. Например, в диалоге "Нигрин" сатира на Рим предусмотрительно замаскирована философскими абстракциями, придающими ей известную неопределенность, зато в "Пире", где тематика политически менее прямолинейна и разговор идет о нравственном облике философов и их ограниченности, маскировка целиком устранена. Наибольшую свободу Лукиан позволяет себе в области памфлета, где объектом резкой критики оказываются философское меценатство богачей ("О состоящих на жаловании") и деятельность различных религиозных сект ("Александр", "О кончине Перегрина"). Два последние памфлета особенно интересны. В первом высмеивался реально действовавший "пророк" им самим придуманного бога Гликона — Александр из Абоноти-ха, шарлатан и мерзавец, беззастенчиво морочивший легковерных приверженцев выдуманного им культа; во втором — некий, тоже реально существовавший, Перегрин, который был связан с одной из христианских сект. Как подлинный просветитель, суевериям и религии противопоставлявший логику и разум, Лукиан не делает различий между религиозными системами, в равной мере испытывая отвращение к христианству, язычеству и персидскому митраизму.

В большой группе произведений литературно-полемического характера Лукиан выступает против второй софистики или пародирует такие литературные явления, о которых мы узнаем только на основании этой критики, так как значительная часть литературы II века не сохранилась, Расправе со второй софистикой посвящены "Учитель красноречия", "Лексифан" и "Лжеученый", насмешкам над раболепием историков той Эпохи — "Как писать историю", пародии на ареталогию и фантастико-утопическую беллетристику — "Любитель лжи" и "Правдивая история". Вполне вероятно, что объектом этих пародий была не столько литература господствующего, сколько низового направления, ибо ареталогия и роман в меньшей степени были характерны для господствующей литературы. Это тем более возможно, что, несмотря на известную близость к народной литературе, Лукиана как просветителя и рационалиста не могла не отталкивать пропаганда чудес. Впрочем, здесь уместно напомнить, что вера в сверхъестественное и чудесное была в высшей степени присуща всем слоям общества; отразилась она и в господствующем литературном направлении II века ("Жизнь Аполлония Тианского" Флавия Филострата, "Удивительные истории" Флегонта, группа речей Элия Аристида).

Переходя к низовой литературе, мы оказываемся в гораздо более трудном положении: у нас нет ни возможностей точной датировки отдельных произведений, ни другого важного с историко-литературной точки зрения вспомогательного материала (биографий ее представителей и сведений о ее жанрах). От II-III веков сохранилось значительно большее количество памятников низовой литературы, чем от предшествующего и позднейшего времени. Отражает ли это обстоятельство ее подъем в связи с реакцией на антинародность аттикизма или является следствием случайности, судить трудно. Нельзя также сказать, были ли дошедшие до нас жанры ведущими и существовало ли вообще что-нибудь, кроме романа, произведений типа "Деяний Александра" и ареталогии. Низовая литература в стремлении обособиться от господствующей и быть понятной более широкой аудитории ориентируется на фольклор; она сюжетно занимательнее своей соперницы и примитивнее с формальной стороны, но отнюдь не беднее идейно. Литература эта во многом еще незрела и не полностью самостоятельна; однако ее влияние на последующее время — бесспорное доказательство наличия в ней прогрессивных с точки зрения общего развития литературного процесса тенденций.