Поздняя осень в Венеции

Как птица приучается к ходьбе,
в паденьях тяжелея беспричинных,
и как земля, в когтях читая длинных
преданье о больших вещах старинных,
листает книгу о самой себе,
листы почти что в листья превратив,
в растения,
коснувшиеся нив;
лишь в сторону ползут, их вверх не тянет,
и в борозду безжизненно поник,
уже бутон; он увядает, вянет,
как хворое дитя, как блекнет лик
в гробу, где не поднимешь рук веселых,
а в полных кубках, звонких и тяжелых,
одни лишь отраженья на пиру;
как на вечернем слышится ветру
зов жалобный при колокольном звоне,
цветы так засыхают на балконе;
как самоцветы выцвели на фоне
волос, опровергающих игру;
как рано поутру
в апреле смотрят из палат больные
на благодатные лучи дневные,
как будто это к ним идут родные
и возвращают улицам весну,
простор, великолепье, тишину,
и дружно улыбаются дома,
которые страшила ночью тьма,
гроза, небесный рвущая покров,
гроза, гонительница талых льдов,
гроза, властительница городов,
которой нехотя, послушно
спадает бремя с плеч,
чтобы извне великий гнев навлечь,
который, двинувшись извне, готов
и днем больных душить, которым душно,
чья вера в блеске утреннем виднее…
…Как ночи в блекнущей листве длиннее,
и там, где схожа темнота с недугом,
поплакать негде любящим друг с другом,
когда любовь прибежища не чает,
как дева по камням идет нагая,
как бродит пьяный, средь берез блуждая,
как слово ничего не означает,
но все-таки дорогу ищет к слуху,
чтоб, в мозг закравшись, учинить разруху,
скачками приводя в движенье члены;
как старики, сердясь на перемены,
свой род готовы при смерти проклясть,
ввергая внуков горестям во власть;
как трепетные розы из теплицы,
голубизны обманчивой жилицы,
на холоде, где замерзают птицы,
и снег во тьме – смертельная напасть,
и как земле вращаться тяжело
от мертвецов, хоть всех они покорней,
и руки убиенному свело,
средь вечной тьмы вцепившиеся в корни;
и как цветок, приземистый, но стройный,
в себя вобравший свежесть летних рос,
убит на ветреном лугу грозою,
но корнем, привлеченным бирюзою,
в серьгу красавицы покойной врос,
так длились дни мои за часом час
и образ мой творили без прикрас,
который весь был иглами исколот,
а я терпел уколы долгих ливней,
игравших мной с годами беспрерывней,
но в превращеньях все еще я молод.

Голоса (Девять листов с титульным)

Титульный лист