Правда и Небыль

Возвращаясь от Шкулявичюса, Гоманьков гнал авто по Серпуховскому шоссе с сильным превышением скорости. Сидя за рулем, он думал о своём, пытаясь прислушаться к тому, что говорит ему внутренний голос. Внутренний голос не подводит. Надо только уметь слушать самого себя. Слушать и слышать. В банке ждали дела. Надо было продвигать расследование. Козёл этот Юрьев, баб послушался, от охраны музея отказался. И влип. Теперь писец котёнку. Могут убрать. Если не найдут картину и фото. Скандал гарантирован. Наприглашали всю Москву и половину Лиссабона, красавы. Шишек всех, кого только можно. Юбилей, видишь ли, у них. Теперь откатить назад без скандала не получится. Не соскочишь. А потому что всё с вывертом им надо. Музэй. Выставка. Нельзя вот по-простому, по-человечески, без выпендрёжа сделать. В Большой сводить, салатом гостей накормить. Балерины «Лебединое» станцевали бы. Нет, мля, музей им давай. Ну, вот и дали. А Гоманьков расхлебывай. Ищи ветра в поле. Иголку в стоге сена. А что делать? Если Юрьева снесут, и для Ивана Ивановича тоже музыка недолго играть будет. Недолго танцевать. Эти из Группы своего человечка первым лицом как пить дать поставят, тот или безопасника своего приведёт, или вообще всю службу под нож пустит. Они там с ума сошли, лунатики убогие, сторонней фирме всю безопасность передать хотят. Тогда конторе — крышка. Идиоты. Педерасты. Беда. Ладно, даже если что, может, шефа и не снесут. Связи у него в Группе сильные. И что они без него делать будут? Он концы в ЦБ, правительстве, администрации, в органах держит, клиенты ключевые, первые лица только с ним общаются. Португальцы всё знают. Понимают, Юрьев уйдет — и банку их конец. Ну или если не конец, то дерьмо ложками черпать будут. Вёдрами. Нахлебаются. Простят они ему всё. Главное, чтобы он сам не психанул. А он ведь может. Ему-то всё равно. Деньги есть. Дома тут и там. Накопил. Отдыхать будет. Книжки писать. Лекции читать. А Гоманьков — на улицу. Нет, брат, надо спасать ситуацию. А сил спасать уже нет. Надо заняться делом. И тогда решение найдётся само. Всё будет хорошо. Да. Завтра. Сегодня надо через не могу в банк и закрутить расследование. Бойцов зарядить, чтобы всё разыскали. Юрьев опять же только завтра улетает. Сегодня выдернуть может, позвонить. Если картина и фото не найдутся, может, Юрьев и останется в банке, а его, Гоманькова, уволят. Уберут как свидетеля ненужного. На него всё спишут. Может быть такое? Может. Нет, Юрьев всё понимает, что он не виноват, но если крайнего нужно будет найти — то его, Гоманькова, который всех предупреждал, португальцы крайним и сделают. С удовольствием сожрут. Мол, надо было добиваться своего. Группу привлекать. Звонить в колокола. И никакой Юрьев его спасать не станет. На фига ему свой кредит доверия тратить. Самому бы остаться. Значит, надо искать. Бороться и искать. Найти и перепрятать. А дело подождёт. До завтра хотя бы. Да. Так. Решено. Внутренний голос говорил, что ситуация слишком острая, обязанности требуют повышенного внимания. Но адреналин в крови считал иначе. Именно стрёмность заводила. Пройти по краю и не попасться — это было именно то, чего Гоманькову так не хватало. Почти так же, как самого дела. Которое давало ему главное: ощущение осмысленности жизни. Может быть, ложное, но всё-таки. Жить без этого чувства было невыносимо тягостно.

Зазвонил мобильник. Зазвучало «Кайфуем, сегодня мы с тобой кайфуем». Эту песню Гоманьков не переваривал. Как и самого звонившего и вообще мобильный телефон. Он относился к нему как к пионерскому галстуку, который в своё время сначала гордо носил, а потом тихо ненавидел.

— Гоманьков слушает, — привычно представился он, уже зная, что услышит.

— Привет, старичок, — раздался в трубке ненавистный голос. — Как твоё ничего?

— Твоими молитвами, Рома, — не удержался Гоманьков.

— Узнал, — удовлетворённо констатировал голос с той стороны. — А вот начальник твой не узнал. Вычеркнул небось из телефончика. С глаз долой — из сердца вон. Вот такие они, большие командирчики. Ты про мою просьбишку не забыл, Ванечка?

— Не забыл, — сквозь зубы процедил Гоманьков.

— И как? Можешь гарантировать?

— Гарантии гострудсберкассы обещали, — огрызнулся контрразведчик.

— Ой, старичок, ну мне-то не заливай. Подмогни, голуба. Век не забуду. Ты знаешь, память у меня длинная.

«Вот сволочь», — подумал Гоманьков, сжимая телефон, вдруг ставший жечь руку. Гусин отлично понимал, что труба Гоманькова может стоять на прослушке. Стоит или нет, неясно. Но может. Если Юрьеву в голову взбредёт — он человек подозрительный, бдительный, и связи у него везде, никто про них, даже он, Гоманьков, ничего не знает, своя сеть отношений и с ФСБ, и с МВД, и с разведчиками, и еще чёрт знает с кем, — то он всё может организовать. Кум у него спецслужбы большой руководитель был. Вроде доверяет Гоманькову, но кто его знает, вдруг доверяет, но проверяет? И этот урод Гусин всё же понимает, собака, и его светит. Если шеф узнает, что они общаются, Гоманькову — пипец. Усё. Но, похоже, Гусин с этого кайф ловит.