Правда и Небыль

С тех пор начальник службы безопасности зарёкся открывать сейфы у своего шефа. А кроме сейфов, больше ничего интересного в офисе первого лица банка и не было. Кабинет Юрьева напоминал помещение человека, который или ещё в него не вселился после ремонта, или давно выехал, забрав подчистую всё и заказав генеральную уборку. Стол председателя правления был пуст. Всегда. В любое время дня и ночи. Летом и зимой. Осенью и весной. На нём никогда ничего не было. Ни бумажки. Ни скрепочки. Ни папочки. Пусто. В ящиках стола, в шкафах — тоже. Нет, в шкафах стояли книги. «Основы бухгалтерского учета и аудита». И ещё несколько. Автором «Основ…» был профессор Корейко. Такой профессор нигде не числился, и в книге вместо страниц была спрятана фляжечка с двумя маленькими металлическими стаканчиками. Наверное, чей-то подарок. Юрьев фляжечкой не пользовался. Гоманьков проверял. Или намёк начальнику безопасности?

В общем, первый человек в банке был минималистом-сверхаккуратистом. Нет, какие-то документы ложились на стол Юрьеву. Без полёта бумаг банк пока ещё не может. Центральный банк всё декларирует необходимость перехода на безбумажный документооборот, но год от года тонны бумажной отчётности, сшитых и пронумерованных материалов, которые никто не читает, исправно отправлялись из стен банка сначала в помещения ЦБ, а затем сразу в макулатуру. Целлюлозно-бумажная промышленность таким образом поддерживалась исправно в ущерб нашим лесам. Но их в стране много. Они растут пока быстрее, чем их вырубают. Юрьев приходящие к нему бумаги мгновенно подписывал. Какие-то читал. Какие-то просматривал по диагонали. Какие-то уничтожал. Как он с этим разбирался, одному Богу было известно. Бумаги, правда, проходили через три, а то и четыре фильтра. Специально обученные люди вычитывали их вдоль и поперёк, собирали визы. Проверяли всё и вся. Они знали, что, если хоть раз пропустят что-то существенное, танцевать будут все. И не каждый тогда выйдет на работу на следующее утро. Поэтому председатель правления мог не беспокоиться. Он и не беспокоился. Расправлялся со стопками почты в считаные минуты. Редко когда что-то задерживал. И вот стол у него снова пустой. Даже неинтересно. Юрьеву не надо было что-то прятать и скрывать от других, потому что у него в кабинете вообще ничего не было.

А у Гоманькова в кабинете — было. Он регулярно брал рабочее тело. Много. Часто. Везде. Всегда. И никто не видел этого. Даже догадаться не мог.

Ибо Гоманьков был непризнанным гением. Он точно знал. К сожалению, об этом больше не догадывалась ни одна живая душа. Потому что, если бы кто-то узнал, конспиратор из Моцарта немедленно превратился бы в Сальери. Он бы и сам честно отказался считать себя Моцартом. Признал бы что уже не первый. Второй, третий, какой угодно в ряду простых талантов, только не первый. Нет, было два человека, которые знали про Ивана Ивановича то, что не было ведомо другим, но они не в счёт. Особая статья.

Гоманьков был гением конспирации. Зря его не взяли в разведку. Он был на голову выше других курсантиков. Вон Васька Карякин уж на что был отличник боевой и политической подготовки, а через полгода командировки в Штатах спалился как дитя малое. На девице смазливой, которую ему, скорее всего, подставили в ночном баре. Потом его с ней поприжали америкосы, шантажировать начали, вербовать. Нет, Василий выпутался, наобещал с три короба и сразу в инстанцию побежал докладывать. Мол, так и так, бес попутал, готов ответственность нести, жене только не говорите. Ну, его от греха подальше тут же убрали из страны. В Танзанию. Даже папа-генерал не помог. Он там пятнадцать лет консулом оттрубил. Резидентом работал. Смешно. Резидент в Танзании. Теперь на генеральской должности в СВР. Генерала, правда, пока не дали.

Гоманьков давно бы уже замом разведки был, если бы его оставили. Он бы не попался, да и его никто бы не вычислил. Потому что Иван Иванович изобрёл свою Систему.