Прекрасные изгнанники

— На этом, естественно, наш разговор и закончился, — сказала я Эрнесту с Йорисом и в очередной раз впилась зубами в сэндвич. — Миссис Рузвельт убедила меня в том, что я принесу больше пользы безработным, если останусь у Гопкинса. Я послушалась ее и трудилась там, пока меня не уволили — почему, расскажу как-нибудь в другой раз. Но именно тогда первая леди, обеспокоенная тем, что я лишилась средств к существованию, и пригласила меня погостить у них.

Ну а я не растерялась и не стала отказываться из ложной скромности, поскольку решила, что это будет здорово, и жила у Рузвельтов несколько месяцев, пока один друг не нашел мне местечко поспокойнее, где я могла работать над книгой.

— Клоп, когда Рузвельт выскажет свое мнение о нашем фильме, будь добр, выслушай его вежливо, хорошо? — увещевала я Хемингуэя. — Хотя бы из приличия. Для нас главное, чтобы об этом закрытом просмотре написали в газетах. Если Рузвельт начнет вносить свои предложения, не вздумай возражать ему. Просто помалкивай, а про себя думай, что он не режиссер, а всего лишь президент Соединенных Штатов. — (Эрнест взял с тарелки сэндвич и тяжело вздохнул.) — Кстати, если попытаешься ретироваться в гостиную до начала обсуждения, я легко могу изобразить тебя: я прихватила с собой накладные усы и темные очки, ну а сигару уж как-нибудь раскурю, не велика премудрость.

Шутки шутками, но мы и впрямь возлагали огромные надежды на встречу с президентом США. Своим фильмом мы хотели донести до всего мира, что Испания — последний рубеж, на котором еще можно остановить фашизм, иначе Гитлер захватит всю Европу.

Миссис Рузвельт при встрече обняла меня и поцеловала. Когда я представила своих фронтовых товарищей, президент коротко хмыкнул, услышав подобное определение.

К нервозности Эрнеста добавилось радостное возбуждение: еще бы, он ведь никогда раньше не бывал в Белом доме.

Мы передали футляр с пленкой киномеханику, после чего вместе с еще дюжиной гостей устроились поудобнее, насколько это было возможно на стульях с прямыми спинками, в темном кинозале.

Как только включили свет, первая леди прошептала мне, что никогда не верила в пропаганду Госдепартамента, которая подавала законно избранное правительство Испании как коммунистов.

Когда все встали, чтобы перейти из кинозала в гостиную, Рузвельт извинился и сказал, что должен на несколько минут нас покинуть. Японские войска проводили маневры в окрестностях Пекина. Там произошел инцидент с их солдатом, что, как это часто бывает в таких случаях, привело к военному конфликту, и теперь японцы захватили мост, который китайцы вовсе не собирались им отдавать.

Президент присоединился к нам, когда все уже расселись за единственным длинным столом. Эрнест и Йорис сидели вместе с Рузвельтом с одного торца, мы с Элеонорой — с другого, а все остальные — между нами. После первой ложки супа я одними губами сказала Хемингуэю: «Помои», — и у него получилось нервно улыбнуться.

— Вопрос в том, — произнес президент, — поможет ли ваш фильм понять зрителю суть конфликта в Испании.

Я переключилась на суп и с восхищением разглядывала заказанный миссис Рузвельт новый фарфоровый сервиз: белые каемки, сорок восемь позолоченных звезд на синей ленте, а на самом верху — золотой орел с трехцветным нагрудным щитом и оливковой ветвью. К мнению президента стоило прислушаться. Очень часто, когда для тебя самого все очевидно, трудно представить, что кто-то может не понять это очевидное. Например, вообразить, что зритель, сбитый с толку тем, что Католическая церковь поддерживает генерала Франко, не понимает, что он на стороне зла. Или что кто-то может симпатизировать импозантным богатым фашистам, которые внешне, безусловно, выглядят гораздо привлекательнее, чем чумазые, но благородные крестьяне-республиканцы.

Эрнест принялся читать Рузвельту лекцию, а мы самоотверженно пошли в атаку на очередное блюдо — жесткую, как резина, голубятину с увядшим зеленым салатом.

— Пора покончить с ахинеей, которую распространяют преследователи красных, — говорил Хемингуэй. — Испания давно могла раздавить фашистов. Но республиканцы вынуждены драться голыми руками. И все из-за этого… — Эрнест с трудом проглотил свое излюбленное определение «дерьмовый», — из-за нашего нейтралитета. Мы не вмешиваемся, Англия не вмешивается, Франция не вмешивается. Чертов Гитлер на словах тоже соблюдает нейтралитет, а сам посылает самолеты и танки своим приятелям-фашистам.

Президент заверил Хемингуэя в том, что сочувствует республиканцам, и добавил:

— Но я не имею полномочий единолично снять эмбарго на поставку оружия. Лига Наций настаивает на том, чтобы мы сохраняли нейтралитет. Я не могу это игнорировать.