Прекрасные изгнанники

Эрнест был уверен в том, что «Иметь и не иметь» — лучшее из всего, что он написал. Он верил, что этот роман станет его триумфальным возвращением. Мы, литераторы, часто внушаем себе такого рода мысли, и они не дают нам покончить с собой в тот непростой промежуток времени, когда книга уже сдана в печать, но еще не дошла до читателя. Однако отзывы критиков не радовали. Обозреватель из «Нейшн» счел роман на удивление непрофессиональным, в «Нью рипаблик» его назвали самым слабым произведением Хемингуэя, а в «Нью-Йорк таймс» — пустым и неглубоким, да еще вдобавок обвинили автора в формализме и заявили, что публикация этой книги лишь навредила его репутации. Синклер Льюис написал в «Ньюсвик», что Эрнесту пора уже бросить спасать Испанию и заняться собственным спасением.

Я очень сочувствовала Хемингуэю. Любой писатель тяжело переживает спад творческой энергии или если его работу вдруг начинают поливать грязью, не говоря уже о том, когда то и другое происходит одновременно. Я пыталась переключить внимание Эрнеста на положительные рецензии и на фрагменты тех, которые в целом не были хвалебными, но где тем не менее воздавалось должное его таланту. Подсовывала ему телефонограммы от Макса Перкинса, в которых тот писал, что продажи романа превосходят все ожидания. Но в результате постепенно сама стала объектом его постоянного недовольства. В этот приезд в Испанию Хемингуэя не сопровождал верный Сидни Франклин, а я не из тех женщин, которые готовят сытные завтраки, я даже не всегда вставала утром, чтобы поесть вместе с ним. Эрнест стремился к тому, чтобы рядом все время были люди, а я любила иногда побыть в тишине. И в постели все теперь было не так гладко, как раньше, а для меня секс порой становился просто мучением. Эрнест хотел заниматься этим постоянно, каждый день, да еще как! А я хоть и старалась по мере возможности доставить Хемингуэю удовольствие, но часто ему отказывала. Однако Эрнест настаивал, даже если у меня были месячные, поскольку это самые безопасные дни. Он хотел секса постоянно: и когда я, приняв ванну, ложилась спать, и когда ему снился кошмар и он будил меня, чтобы я успокоила его.

У меня тоже иссякала писательская энергия: не происходило ничего такого, что могло бы ее подпитать. Тяжело круглые сутки находиться в обществе постоянно недовольного человека и пытаться вытянуть его из депрессии, когда тебе самой хуже некуда. Не стоит забывать о том, что все эти рецензии приходили к Эрнесту вместе с письмами от Полин, а она оставалась хорошей женой, хотя наверняка жутко страдала, когда читала описание семьи, которая была очень похожа на ее собственную.

В результате мы все чаще и помногу выпивали, очень мало спали, скудно питались и ругались по любому поводу, начиная нашей сексуальной жизнью и заканчивая описаниями войны, и при этом нещадно топтали самолюбие друг друга. Я старалась не вспоминать о том, как за тем первым ужином в Ки-Уэсте Эрнест цапался с Полин: она считала, что ему следует остаться с любимой семьей, а он был уверен, что должен отправиться в Испанию.

Я начала писать для «Кольерс» длинный текст, который постепенно превратился в размышления о том, какие люди и почему приезжают в Испанию со всего мира, чтобы сражаться против фашизма. Еще я начала новую книгу, тоже посвященную Испании. И планировала лекционный тур по Штатам с целью собрать средства на поддержку правого дела.

— Какой, к чертям собачьим, смысл бросать меня здесь, ради того чтобы метать бисер перед всякими педиками-домоседами, которым плевать на всех, кто не живет в их штате?! — возмущался Эрнест.

— А мне кажется, что подобного рода турне — верный способ собрать пожертвования и донести до слушателей смысл нашей борьбы. К тому же ты сам прекрасно знаешь: я здесь не делаю ничего путного, лишь переливаю из пустого в порожнее.

Наброски статьи для «Кольерс» и задумка нового романа так ни во что и не вылились.

— Твою мать, хватит уже ныть! — возмущался Эрнест. — Настоящий писатель никогда не ноет, он просто садится и пишет.

Можно было подумать, будто сам он в жизни не скулил на тему, как тяжело ему пишется. Но при всем при том Хемингуэй упорно работал, тут надо отдать ему должное. Эти жуткие рецензии отбирали у него энергию, но он каждое утро садился за письменный стол.

— Ладно, отправляйся в свое чертово турне! — сказал он. — Я так и так должен вернуться домой, к Полин и детям.

— Конечно должен, — согласилась я.