Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Но все же, в общем и целом, XIX столетие было временем, когда власти перестали перемещаться, а города зафиксировались, «окаменели». Даже в Европе на рубеже XVIII–XIX веков возведение жилых зданий из камня не было само собой разумеющейся практикой. В государствах на окраине Европы, например в Исландии, строительство каменных домов стало нормой только после 1915 года[924]. Переход к использованию камня был особенно заметен в колониях. Чтобы обеспечить некий обозримый порядок, колониальные власти стремились буквально закрепить строительным раствором текучую, непостоянную местную политическую реальность. Одновременно они выражали этим претензию на вечную оседлость их власти за океаном. И, наконец, колонизаторы верили, что выполняют цивилизационную миссию, доказывая превосходство камня над глиной и деревом. Результат оказался по-своему парадоксален. Дом легкой постройки со временем исчезнет. Его уничтожит огонь, а в случае изменения политической или экономической ситуации его можно перенести на другое место. С каменными постройками дело обстоит иначе. Потому они и сегодня служат наглядным свидетельством заката колониализма: заброшенные руины, виллы, превращенные в трущобные жилища, резиденции постколониальных местных властителей, приукрашенные достопримечательности для туристов в таких уголках мира, где эти здания нередко являются самыми древними из сохранившихся памятников.

В некоторых регионах истощение местных источников древесины было еще одной причиной для перехода на каменное строительство. Деревянные строения чем дальше, тем больше считались старомодными и даже варварскими или, наоборот, переоценивались как цитаты из прошлого и служили напоминанием о роскоши господской жизни добуржуазных времен: в Викторианскую эпоху имитация фахверка на домах псевдотюдоровского (Mock Tudor) стиля была эстетической реакцией на каменную архитектуру классицизма, но без отказа от прочности каменных стен, скрытых под этим декором. Города из дерева или глины продолжали существовать там, где с точки зрения экологии или экономии не было альтернатив. Могли они быть и проявлением адекватного ситуации рационализма. Как и на Западе, лишь немногие люди в Японии, отмечал американский зоолог и коллекционер произведений искусства Эдвард С. Морс в 1885 году, могли позволить себе жить в пожаробезопасных домах. В такой ситуации вполне разумно было продолжать строить жилища из горючих материалов, но использовать при этом простые и разборные конструкции, чтобы можно было уменьшить ущерб от возможного пожара и даже при случае успеть спасти от приближающегося огня половицы и черепицу[925]. Подобная фаталистическая философия изжила себя, как только в японских городах начали строить дома из камня и цемента. Прелесть стареющего дерева и низко нависающих камышовых крыш были принесены в жертву банальности огнеупорного бетона[926].

Город является едва ли не универсальным феноменом. Если о государстве принято говорить как о европейском изобретении, то к городу это не относится. Городские культуры возникли независимо друг от друга на всех континентах за исключением Северной Америки и Австралии. Они возникли, преимущественно в тесной связи с сельским хозяйством, на Среднем Востоке, на Ниле, в восточном Средиземноморье, в Китае и в Индии, а существенно позже и в Японии, Центральной Америке и в регионах южнее Сахары. Город как физическое явление и форма общественной жизни не является результатом трансфера из Европы. Когда «модерный» город европейского происхождения распространялся по миру, он почти всюду наталкивался на местные городские культуры, которые перед ним, как правило, не отступали. В 1520‑е годы был полностью разрушен Теночтитлан – чтобы выстроить колониальный город Мехико. Старый Пекин с его гигантскими стенами (состоящими из трех концентрических прямоугольников) и шестнадцатью городскими воротами выстоял перед натиском и европейских, и японских захватчиков и просуществовал до тех пор, пока в 1950‑е и 1960‑е годы архитекторы и красная гвардия Мао Цзедуна не снесли эти «реликты феодализма». Два этих экстремальных случая демонстрируют крайние формы воздействия агрессивных сил Запада: исчезновение или противостояние городов. Между ними находятся все другие возможные варианты. Элементы архитектуры и организации города комбинировались, наслаивались, смешивались в относительно узком пространстве, часто вступая в противоречие друг с другом. Общая тенденция к урбанной модерности всюду в разное время пробивала себе дорогу, но все же это редко происходило исключительно на условиях Запада.

Тенденции в XIX веке