Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

В XIX веке, как принято утверждать, город стал «модерным», и «модерность» возникла именно в городе. Если пытаться дать определение городской модерности или даже установить точки отсчета ее хронологии, то в расчет следует брать все упомянутые выше процессы. Все существующие подходы могут найти свое применение, но они отличаются ярко выраженной односторонностью. Ранее, при попытках осознать сущность городской модерности в той форме, в какой она возникла во второй половине XIX века, исследователи интерпретировали ее как слияние рационального планирования и культурного плюрализма (Дэвид Уорд и Оливье Цунц), как внесение порядка в процессе уплотнения (Дэвид Харвей) – или рассматривали город как пространство эксперимента и «раздробленной субъектности» (fractured subjectivity – Маршалл Берман)[939]. Ранний викторианский Лондон, Париж времен Второй империи, Нью-Йорк, Санкт-Петербург и Вена рубежа веков, Берлин 1920‑х и Шанхай 1930‑х годов – все эти города были описаны как места такой модерности. Подобная оценка не имеет никакого отношения к размеру города. Никому бы не пришло в голову назвать сегодняшние мегаполисы, такие как Лагос или Мехико, олицетворением модерности. «Героический период» модерности городов – это краткий эпизод в их истории, длящийся порой лишь пару десятилетий, когда сходятся воедино баланс между хаосом и порядком, сочетание иммиграции и функционирующих технических структур, открытие пространств неструктурированной публичности, повышенная энергия в экспериментальных нишах. Предпосылкой для такого момента модерности является наличие определенной формы города, контуры которой просматривались вплоть до конца его классической эпохи, и наряду с этим – четкая оппозиция негородскому миру. В зонах агломерации – бесконечной, неструктурированной, полицентрической конурбации средней плотности – отсутствуют как внутренние, так и внешние границы. Здесь даже нет «сельской местности» (countryside), которую можно было бы эксплуатировать в хозяйственных целях или использовать как «пригородную зону отдыха». Потеря формы, расползание больших городов ознаменовало конец урбанного XIX века.

2. Урбанизация и городские системы

Под урбанизацией в узком смысле раньше понимали быстрый рост городов, неразрывно связывая его с ростом механизированного фабричного производства. Урбанизация и индустриализация воспринимались как две стороны одной медали. Это представление себя пережило. Сегодня принято иное понимание, более широкое, при котором урбанизация рассматривается как процесс ускорения, уплотнения и реорганизации общества, возникающий в самых разнообразных условиях[940]. Важнейшим результатом этого процесса было возникновение пространств усиленного межчеловеческого взаимодействия. Эти пространства позволяли быстро обмениваться информацией, использовать ее оптимальным образом и создавать новые знания в благоприятных институциональных условиях. В городах, в первую очередь в самых крупных из них, знания концентрировались. Во многом именно по этой причине люди стремились в города[941]. Некоторые историки различают между собой «Verstädterung» как рост городов и городского населения в количественном отношении, подразумевая процесс мощного уплотнения городского пространства, который был вызван появлением новых зон концентрации рабочих мест, – и «урбанизацию» как качественное изменение, в ходе которого возникали новые пространства действий и жизненного опыта, то есть появление специфического урбанного образа жизни[942]. Это различение двух понятий заостряет внимание на богатом спектре граней феномена как такового, но само по себе оно является несколько схематичным, и его трудно последовательно соблюсти на практике.

Город и промышленность

Поскольку в XIX веке города развивались почти повсюду, в географическом отношении урбанизация оказалась более широко распространенным процессом, нежели индустриализация. Дело в том, что города росли и уплотнялись даже там, где промышленность не могла быть движущей силой этого процесса. Урбанизация следует своей собственной логике. Она не является побочным продуктом других процессов, таких как индустриализация, демографический рост или образование национальных государств. С этими процессами она вступает в изменчивые отношения[943]. Высокая степень урбанизации в конце домодерной эпохи отнюдь не являлась основой для успешной индустриализации. Если бы это было иначе, то Северная Италия должна была бы оказаться во главе индустриальной революции[944].