Преображение мира. История XIX столетия. Том I. Общества в пространстве и времени

Поэтому трудно было предположить, что оценка условий жизни в центре и на периферии города поменяется на противоположную. Там, где эта переоценка все-таки происходила, возникшее стремление жить вдали от центра оказывалось по-своему революционным. Оно вставало в один ряд с такими новшествами в истории городского развития XIX века, как строительство железных дорог и реализация санитарно-гигиенических мероприятий. Субурбанизация – процесс, при котором пригородные районы (suburbs) стали расти быстрее, чем городское ядро, а ежедневные поездки из пригорода в город на работу и обратно становились нормальным явлением, – в Великобритании и США началась примерно после 1815 года. Экстремальную форму этот процесс принял в США и Австралии, а вот европейцы никогда не испытывали слишком сильной тяги к крайней децентрализации жилого пространства и по-прежнему предпочитали внутригородские районы[1168]. В США, еще до всеобщего распространения автомобилей в 1920‑х годах, утвердился идеал отдельно стоящего дома, удаленного от других. Ничто столь же ярко не характеризует североамериканскую цивилизационную модель (включая, с поправками, и Канаду), как предпочтение собственного дома, находящегося далеко от места работы, в жилом районе с неплотной застройкой. После 1945 года эта модель наиболее четко сказалась в «разрастании мегаполисов» (metropolitan sprawl), особенно Лос-Анджелеса, который стал служить примером «отказа от жизни в мегаполисе в пользу его пригородов»[1169].

Национальные стили субурбанизации различаются в некоторых отношениях. «Предместье» (banlieue) французских городов выглядит иначе, нежели немецкие или скандинавские поселки по типу дач (Schrebergarten), которые стали популярны начиная с 1880‑х годов. Но все-таки существуют базовые механизмы европейской субурбанизации, которые становятся наглядными на примере Англии. В Лондоне – родине пригородов, – как и повсюду в южной Англии, с давних пор была распространена традиция: уходя на заслуженный и финансово обеспеченный отдых, переезжать в сельскую местность, в аристократические усадьбы или на виллы (скромно называемые коттеджами, cottages). Но субурбанизация была иным, новым явлением. Люди, которые продолжали регулярно работать в городе, отказывались от жилья в центральных районах и ежедневно ездили из пригорода на работу и обратно. Уже в 1820‑х годах, когда среди лондонского населения сформировался верхний слой среднего класса, который мог себе позволить ездить в город в экипаже, в окрестностях Лондона стали возникать новые роскошные поселки с виллами и особняками на две семьи. Лондонский Риджентс-парк, заложенный по проекту Джона Нэша, создавал привлекательное пространство между городом и селом. Этот парк стал образцом для строительства жилых ансамблей, комбинирующих зелень с жилой архитектурой вилл, по всей Англии. Когда парижский горожанин Ипполит Тэн посетил в 1860‑х годах подобные поселки в Ливерпуле и Манчестере, его напугал царящий там покой[1170]. В Манчестере «уважаемые люди» покинули центр города даже раньше, чем это произошло в Лондоне. Днем они обедали в клубах, а вечером на извозчике возвращались домой. Подобное происходило и в кайзеровской Германии, второй по значению крупной стране с пригородными виллами в привлекательных жилых районах, расположенных вдали от центра. Но была ли «вилла» с ее римской предысторией действительно неким специфическим европейским феноменом? Когда в последней трети XIX века произошла либерализация марокканского султаната и состоятельная знать не должна была больше скрывать свое богатство, то на холмах Феса, этого древнего мусульманского города, отмеченного печатью средневековья, быстро выросли многочисленные великолепные жилища[1171].