Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Разница между Ираном, с одной стороны, и Османской империей и Китаем, с другой, огромна[779]. В последних двух странах офицеры сыграли решающую роль в успехе революции. Исходные условия также были схожими. И султан Абдул-Хамид, и – два-три десятилетия спустя – династия Цин создали военные академии, привлекли из‑за границы военных советников и попытались поднять хотя бы некоторые подразделения до европейского уровня подготовки, боевого духа и вооружения. Это вполне удалось, но центральные правительства не позаботились о том, чтобы обеспечить лояльность нового поколения офицеров, настроенных особенно патриотично. Движение младотурок, в эмигрантских кругах которого офицеры изначально играли весьма незначительную роль, стало серьезной угрозой для султаната в тот момент, когда гражданским организациям удалось связаться с офицерами[780]. Давление военных заставило Абдул-Хамида 23 июля 1908 года восстановить действие конституции, тем самым отступив от абсолютизма, по крайней мере на бумаге. Аналогичным образом идеи китайского революционного союза единомышленников, разработанные в Японии, нашли интерес среди офицеров модернизированных армейских частей Цинской империи. В Китае в ходе борьбы с тайпинами были созданы региональные ополчения. Новые армии, появившиеся с 1890‑х годов, также были сосредоточены не в столице, где размещались уже довольно бесполезные в военном отношении маньчжурские войска, а в столицах провинций. Там между офицерами и местными чиновниками и прочей знатью часто устанавливались тесные отношения. Этот альянс оказался губительным для династии[781].

Случайное обнаружение подрывной деятельности среди военных в Ханькоу (подобное произошло в 1908 году в османском городе Салоники) привело к импровизированному мятежу в нескольких провинциях. Китайская революция 1911 года приняла форму отпадения большинства провинций от цинской империи[782]. Это определило расстановку сил на последующие годы. Стремление к автономии военно-гражданских властных элит в провинциях сформировало доминирующую тенденцию китайской политики более чем на двадцать лет. Турецкая система была гораздо более централизованной. Здесь военные лидеры после 1908 года постепенно выдвинулись на центральные позиции власти. Тот факт, что Турция, в отличие от Китая, приняла реальное участие в Первой мировой войне – Китай оставался лишь номинальным участником – и что ей пришлось вести новую войну, против Греции, сразу после окончания Великой войны, еще больше укрепил позиции военного руководства. Однако если в Турции один из самых успешных генералов, Кемаль-паша (впоследствии Ататюрк), сумел в 1920‑х годах «цивилизовать» военных и перенаправить их энергию на строительство гражданского республиканского национального государства, то милитаризация Китая продолжалась до середины ХX века. «Военная диктатура» – не самое подходящее слово для того, что произошло в Турции и Китае. Энвер-паша, самый влиятельный военный в правительстве младотурок, которое прочно сидело в седле в 1913 году, был достаточно силен, чтобы в 1914‑м втянуть Османскую империю в Первую мировую войну на стороне Центральных держав, но никогда не обладал абсолютной властью и оставался первым среди равных в смешанной военно-гражданской группе власти. В Китае влиятельный бюрократ и военный реформатор эпохи Цин Юань Шикай занял пост президента всего через несколько месяцев после революции. В 1913–1915 годах он правил фактически диктаторски, при поддержке армии, но отнюдь не только ее. Юань все еще находился под влиянием старого китайского недоверия к автономии вооруженных сил. Только после его смерти в 1916 году военные правители стали раздирать страну на части[783].