Преображение мира. История XIX столетия. Том II. Формы господства

Все четыре евразийские революции, произошедшие вскоре после 1905 года, не случились внезапно среди полного спокойствия. Возникшие в XVII веке в Западной Европе фантастические представления о полной неподвижности, царящей под властью кровожадных «восточных деспотов», искажали реальность. По всей Евразии общества находились в не менее бурном движении, чем в Европе, существовали многочисленные разновидности протеста и коллективного насилия[789]. Например, в Иране, который в основном послужил материалом для западной концепции восточного деспотизма, отдельные группы населения неоднократно поднимали восстания и таким образом, как и в Европе раннего Нового времени, пытались отстаивать свои интересы с помощью прямого давления или демонстраций: кочевые племена и городская беднота, женщины, наемники и чернокожие рабы, иногда «народ» в целом, особенно в знак протеста против иноземцев[790]. В других азиатских странах ситуация отличалась лишь количественно, но не качественно. В Китае государство традиционно лучше контролировало население, чем в мусульманских странах. Там существовала система коллективной ответственности (baojia), при которой целые семьи или деревни несли ответственность за проступки отдельных людей. Однако это работало лишь до тех пор, пока бюрократия оставалась достаточно эффективной, а народ не был доведен до отчаяния угрожающими существованию чрезвычайными ситуациями. Самое позднее после 1820 года, когда эти предпосылки начали отпадать, управлять Китаем также становилось все труднее[791]. Таким образом, революции становились еще и ответами на проблемы управляемости. Эти проблемы, в свою очередь, были вызваны, помимо прочего, динамикой социальных конфликтов и изменениями культурных ценностей, а также многообразной дестабилизацией «периферийных» и социально-экономически «отсталых» стран извне.

Невозможно переоценить влияние, которое западноевропейская конституционная идея оказала на Восток – от России до Японии, – и то, насколько творчески она была адаптирована к конкретным потребностям каждой страны[792]. Османское конституционное движение 1876 года послужило первым важным сигналом, а Япония с 1889 года стала доказательством того, что конституция – это не просто лист бумаги и может стать эффективным символом национальной интеграции и в азиатском контексте. С риторикой и практикой конституционализма неизбежно началась борьба за государство. Власть больше не рассматривалась как естественная данность. Власть можно было завоевать в конфликте, а затем придать ей институциональную форму. Таким образом, династическое господство перестало быть чем-то само собой разумеющимся. Его эпоха закончилась. Началась эпоха идеологий и массовой политики.

XI. Государство: «минимальное управление», пышность правителей и «крепостное право будущего»

1. Порядок и коммуникация: государство и политика