Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения

Все это, конечно, сильно обесценивает Vita как исторический документ. Однако нельзя все же утверждать, что пространное житие не имеет для нас никакого значения, и что автор его не заслуживает вовсе доверия. Несмотря на то, что наш биограф разделяет все недостатки византийской агиографии IX–X вв., нужно все же признать, что при написании жития преп. Максима он не терял из виду и исторической задачи, заботился о возможно полном подборе сведений и правильном их освещении. Феофана он старался дополнить по мере сил. В отношении к Βίος’у применял по местам здравую критику, несмотря на то, что по количеству источников был в худших условиях, чем автор этого жития. Применение им метода заключений по аналогии, пользование общими характеристиками, заимствованными из бытовых картин эпохи (как, например, привнесение некоторых черт из жития св. Никифора), не отражается вредно на общей исторической достоверности его повествования. При недостатке материалов, это — обычный прием у историков для заполнения пробелов в историческом материале. Бытовые черты обыкновенно сохраняются в течение веков. Поэтому сообщения биографа мало уклоняются от истины, когда в них бытовые черты IX в. переносятся в эпоху преп. Максима — VII в., как, например, это делается при описании совершенной над преп. Максимом казни. В общем, нужно признать, что биограф не отступал резко от своих источников и не искажал их преднамеренно. Между Vita, во всяком случае, и ее источниками больше можно найти сходства, чем различия. Конфессиональность биографа не отразилась резко на историческом содержимом жития. Ни отрицательное отношение к ереси, ни благоговейное преклонение пред личностью преп. Максима [2799] не увлекают автора настолько, чтобы он мог допустить какое-либо искажение истины. Все лирические излияния автора жития, [2800] все эпитеты и замечания его по адресу преп. Максима или врагов его [2801] сами собою выдают свое происхождение и, конечно, не могут быть смешаны с объективно-историческими его сообщениями. Отсюда мы заключаем, что агиологический колорит пространного жития вовсе не лишает его исторической ценности; равным образом, ни в задачах, ни в личности и взглядах автора нет ничего такого, что заставляло бы нас относиться к его показаниям с абсолютным недоверием. [2802]

Если бы источники Vita не сохранились до нашего времени, то наука, конечно, оказалась бы в несколько печальном положении на счет сведений о преп. Максиме, и в особенности на счет дат разных событий его жизни, но все же она не покоилась на основаниях ложных. Не удивительно поэтому, что Vita всегда придавалось значение в науке и всегда пользовались ею, доверяя иногда даже больше, чем следует.

По существу, однако, Vita не имеет для нас важного значения. Источники ее нам известны все без исключения. А все новое в ней относится к области догадок, к которым нужно относиться с большой осторожностью. Собственно говоря, это пространное житие важно лишь как библиографическая рецензия на использованные в нем источники. По существу, это скорее пособие, чем источник для жизнеописания преп. Максима, и значение его тем меньше, что оно отстоит на 200 лет после от описываемых событий [2803] и не располагает всеми источниками, которые могли бы быть привлечены к делу.

После всех вышеприведенных рассуждений по вопросу об исторической ценности пространного жития — Vita, вопрос об авторе его в этом смысле, собственно, не представляет интереса. Указать его в точности, собственно, и нельзя. Сам автор нигде не называет себя по имени и не делает никакого намека на себя даже в заключительном посвящении епископу Николаю (гл. XLII). Предположения ученых по этому вопросу, в общем, нужно признать неудовлетворительными. Баронио (впрочем, по отношению к Vita Б, вернее, к «Актам» преп. Максима, которые он не отделял от Vita), [2804] а за ним св. Димитрий Ростовский [2805] и др. [2806] приписывали составление жития Анастасию Апокрисиарию, ученику преп. Максима, или какому-либо другому современнику св. отца. [2807] Но мнение это неприемлемо уже потому, что в Vita XXXVIII идет речь о Шестом Вселенском соборе (680–681 гг.), [2808] тогда как Анастасий Апокрисиарий умер до него — 11 октября 666 г.. [2809] Не говорим уже о зависимости жития от Феофана и об отсутствии в нем тех подробностей, которые так осязательно сказываются в писателе–очевидце.

Было высказано предположение, [2810] что автором Vita был епископ Николай. Но это предположение является простым недоразумением, основанным на неправильном понимании Vita XLII. [2811] Здесь речь идет только о том, что некий иерарх, одноименный с пастырем Мирликийским, был αἴτιος — τοῦ λόγου, т. е. побудил автора к написанию данного жития. Потому-то биограф преп. Максима и посвящает ему свое Слово, молитвенно испрашивая этому епископу сообитания с преп. Максимом в вечной жизни. [2812]