Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Это был первый раз, когда я видел Уллманна[110]. По крови своей и по образованию он был немцем. Именно немецкое образование дало ему то, что он и знать не хотел о своем немецком происхождении. Хотя сомневаться в нем не приходилось. По его словам, несколько семестров он изучал агрономию в Лейпциге. Затем отправился в Америку и там несколько лет был приват-доцентом. После возвращения унаследовал крупное крестьянское хозяйство в южной Лифляндии, которым сам и управлял, и очень неплохо. Помимо латышского он говорил на русском, английском и немецком, однако же в остальном был человеком довольно простым, а внешний вид его оставался вполне крестьянским. Как мне рассказывали балтийские немцы, семья его в давние времена перебралась из северного Ганновера, однако, живя среди чисто латышского крестьянского населения, постепенно утратила свою национальную самоидентификацию. По моему ощущению, он был единственным членом тогдашнего правительства, который мог бы быть интересным с деловой точки зрения, то есть тем, кого принято называть приличным человеком. Я часто сожалел, что этого человека не удалось привлечь на сторону Германии. Хотя его германофобия была сильна и очень часто выражалась весьма отталкивающим образом, в остальном подлости или лжи от него не исходило[111]. Некоторым было выгодно считать, будто он куплен Англией, однако же подобные заявления довольно часто делаются, но редко доказываются.

Правительство новой республики было образовано из национального совета. От имени его и в иной манере вновь были высказаны мысли, которые легли в основу моих предложений еще в конце октября, причем и текст прокламации заметно перекликался с моим тогдашним проектом. Различные партии попытались согласовать свои требования. Планировалось, что в Народном совете будет сотня членов. Однако поначалу собрались лишь 70[112], ведь из отдаленных частей Курляндии и из Латгалии делегаты еще не прибыли или даже не вызывались. Социалистам было отведено около 20 мест, однако в правительство они не вошли. Кабинет состоял из Уллманна, ставшего премьером, Вальтера – министра внутренних дел, Германовски – министра финансов[113] и Залита[114] – военного министра, затем прибыли и некоторые другие назначенные министры. Однако из всех них личностью был только Вальтер – причем личностью в опалесцирующем свете. Будучи сначала социалистом, он затем отошел от партии, чтобы иметь возможность действовать легитимно. Сначала он был настроен прогермански, однако затем стал следовать антигерманскому курсу Уллманна, лишь бы стать министром и играть заметную роль. Это и было единственной отрадой его сердца. Внешним лоском он превосходил всех своих коллег. Он и стал оратором от министров. Я поначалу питал к нему известное доверие, ведь социалисты говорили мне, что Вальтер убеждений своих не менял, а предпринял чисто внешнюю смену политического фронта, как оппортунист, однако сердцем он по-прежнему социалист, причем настроенный дружественно к Германии. Вальтер принадлежал к числу тех людей, у которых никакой путеводной звезды в профессиональном плане нет, он жил лишь своей личностью. На самом деле он стремился к посту президента и охотно использовал бы возможность оттеснить Уллманна в тень. Так как теперь настроения латышской мелкой буржуазии и крестьян были направлены жестко против Германии, Вальтер при случае в самой оскорбительной манере позволял себе соответствующие выражения, чтобы отвлечь народную благосклонность от менее искушенного в ораторстве Уллманна. Однако что же мог этот двусмысленный писака по сравнению с настоящим крестьянином от сохи! Позднее его интриги стоили ему портфеля – теперь он посол в Риме.

О других министрах сказать особенно нечего. Министр финансов был полнейшим нулем, военный министр Залит – вечно желавший напиться скандалист. В поведении этих людей было много опереточного, только Уллманн являл собой солидную, прочную силу.

Сразу же после провозглашения республики[115] пришлось начать переговоры с временным правительством. Договоренность с эстонцами я обязан был заключать без какого бы то ни было предварительного согласования с ведомством иностранных дел. А вот переговоры в Латвии, где на кону стояло несравненно больше (Курляндия уже три года был занята германскими войсками, за счет рейха там были построены железные дороги и ряд производственных объектов[116]), я не хотел вести без указания от правительства Германии. Поэтому я написал в иностранное ведомство пространный отчет, в котором подробно изложил ход событий, дал представление о латышских деятелях и наметил способы, какими намерен с ними взаимодействовать. Это была долгая и основательная работа, результат которой я отправил в ведомство с курьером. Оттуда мне должны были в случае, если мои предложения не одобрят, немедленно дать другие инструкции по телеграфу. Этого, однако, не произошло, так что 22 ноября я вступил в переговоры с латвийским правительством[117].