Соображения, исходя из которых я пошел на это, были таковы: образование латышской республики – уже свершившийся факт, который мы как таковой признаем. Германия подтверждает готовность немедленно вступить в переговоры с образованным на основе Народного совета правительством. Уже сегодня мы считаем Народный совет представительством Латвии, однако обращаем внимание на то, что немецкая часть населения в нем пока не представлена и что вопросы представительства должны быть подобающим образом разрешены еще до того, как последует официальное признание Латвийской республики со стороны рейха. На период оккупации мы, согласно положениям Гаагской конференции о войне на суше, пользуемся положенными оккупирующей стране правами, если только не откажемся от них добровольно. Мы хотели бы, чтобы нас воспринимали не как вражеских оккупантов, а как державу, которая встала на защиту Латвии, пока она в этом нуждается, а мы имеем возможность ее предоставлять. Вследствие этого мы не намерены противиться латышскому стремлению как можно скорее обрести самоуправление, а будем способствовать передаче административных дел местным органам. До сих пор не оплаченные реквизиции должны будут как можно скорее оплачены. Принадлежащее Германии имущество следует как можно скорее вывезти, однако построенные или запущенные рейхом в эксплуатацию заводы должны будут сохранить работоспособность. Собственность на них остается за нами, однако мы готовы передать их латвийскому правительству по приемлемой цене.
Относительно построенных рейхом железных дорог необходимо заключить особый договор. Важно стремиться, чтобы Германия и после окончания оккупации могла бы использовать их по своему усмотрению, при этом необходимо учитывать латышские требования на долю в прибыли и на участие в определении тарифов. Следует идти навстречу финансовым претензиям в рамках имеющихся в распоряжении местных средств, а выходящие за рамки этого притязания могут быть улажены путем обычных займов.
Я ознакомил немецких участников переговоров с этими принципами. Переговоры, хотя мы каждый день сидели почти по четыре часа, затянулись более чем на неделю. Были и перерывы, порой даже настоящий шторм, когда какой-нибудь из латышских министров врывался с известием об очередном нанесенном немцами ущербе и начинал бить по столу в знак протеста и требовать. Мне чрезвычайно на пользу пошло спокойствие, выработанное мною на порой весьма эмоциональных переговорах о заработной плате. После таких выходок я объявлял, что этот вопрос теперь мешает ходу переговоров по основному вопросу и что было бы правильно еще раз обсудить его по завершении первых. Между тем, однако, гнев или алкогольное опьянение латышей несколько рассеивалось, а потому уже было возможно обсудить инцидент спокойно. Конечно, однажды было и так, что жалобы эти оказались вполне оправданными, – тогда попытались помочь их удовлетворить. Наконец, 1 декабря мы смогли выработать текст договора и итогового протокола[118]
. Хотя я придерживался сообщенных ранее во внешнеполитическое ведомство принципов, но все же полагал необходимым получение одобрения из Берлина, а потому отложил подписание. Когда после нескольких дней ожидания согласие в конце концов было получено, многое, очень многое уже переменилось.Уже в последние дни переговоров густую тень на наш стол бросила подступающая с Востока опасность.
X. Немцы и латыши в Прибалтике
Еще в рамках политики на Востоке кайзеровского периода пришлось столкнуться с таким крепким орешком, как конфликт между немцами и латышами на юге и между немцами и эстонцами на севере Прибалтики. Однако он все же был разгрызен, причем раскололась не только скорлупа, но и ядро его.
Я мог бы упростить свою задачу, если мы вовсе не обращали бы внимания на эти противоречия, и занял бы такую позицию: какое мне дело, на каком языке здесь разговаривают, какого они происхождения? Просто домой – и пусть они тут сами разбираются, как им здесь друг с другом обходиться. Но так как я этого не сделал, то вынужден был этим конфликтом заниматься, пытаясь отыскать удачный способ его разрешения.