Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

С характерной легкостью Ломоносов вменяет библейскому тексту представление о бесконечном числе небесных тел («бесчисленны тмы новых звезд»), принадлежавшее гелиоцентрической космологии и находившееся поэтому под подозрением у духовных властей (см.: Райков 1947). В 1754 г. духовный цензор вычеркнул из «Опыта о человеке» в переводе Поповского стихи «Хотя тем мирам нет пределов, ни числа, / В которых бог свои являет нам дела» (Тихонравов 1898, 84). Напряжение между церковной догмой и новой наукой видно, например, в трактате Ф. Фенелона «Доказательство существования бога, взятое из познания природы» («Démonstration de l’existence de Dieu, tirée de la connoissance de la nature», 1713), очень влиятельном в России: на нем основывалась создававшаяся одновременно с «Одой…» поэма Тредиаковского «Феоптия», а до этого – составленное в начале 1740‐х гг. прозаическое сочинение Кантемира, известное под названием «Писем о природе и человеке» (см.: Grasshoff 1966, 231–241; Breitschuh 1979). Новая (в данном случае картезианская, а не ньютонианская) космология только вводится здесь наряду с традиционной в качестве равноправной теории мироздания. Разворачивается она при помощи вопросов, предвосхищающих «Оду, выбранную из Иова»:

Кто учредил порядочно составы света и уставил движение всякому точно? <…> Но надлежит взор наш возвести на небо и дивиться пречудному сему зданию, познавая всемогущую руку, которая над главами нашими утвердила пространный и ужасный свод небесный. Какие видим разные виды, какое уму непостижимое здание ото всех видов отменно! <…> Порядочное наступление дня и ночи довольно нам премудрости являет <…> Солнце, по глаголу пророка, позна запад свой, чрез то оно всю вселенную освещает <…> Воззрим еще на множество сводов, на которых несчетные блистают звезды, если те своды тверды и непоколебимы, кто сотворил их, кто поставил светлыя те планеты в местах учрежденных и измерил расстояние их точно? кто своды те порядочно кругом нас обращает, когда в противном чаянии небо не что иное как присполненный состав жидкими телами, подобными воздуху, который нас окружает? <…> что значат бесчисленные звезды, которые бог рассыпал щедрою рукою в небе? Хотя и говорят, что всякая звезда подобна нашему свету <…> но я тем более прихожу во удивление и ужас; помышляя о силе и премудрости вышней, почитаю всевышнюю руку, которая сотворила столь несчетные светы и земли и порядочно держит, провождая их порядочно чрез многие лета (Кантемир 1867–1868, II, 34, 37–39; курсив наш. – К. О.).

С текстом Кантемира могут быть сопоставлены и следующие две строфы «Оды…», в которых Унбегаун отмечает многочисленные мелкие отступления от библейского подлинника (Unbegaun 1973, 165). Обозначим их курсивом:

Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши здвигнул Океан?

Возмог ли ты хотя однажды

Велеть ранее утру быть
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?

(Ломоносов, VIII, 388–389)

Вот соответствующие стихи Книги Иова (38:8–13, 25–27):