Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Как жернов, сердце он имеет
И зубы – страшный ряд серпов:
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает:
Для крепости великих сил
Щитает их за мягкой ил.

Когда ко брани устремится,

То море, как котел, кипит;
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный.
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?

(Ломоносов, VIII, 391)

Как замечает Унбегаун, выделенные стихи «принадлежат исключительно Ломоносову» и «делают из Левиафана животное, склонное к нападению, – мотив, отсутствующий в библейском описании» (Unbegaun 1973, 173). Серман в свое время предложил соотносить эти строфы с «морской коровой» – «особым видом морских млекопитающих, открытым второй экспедицией В. Беринга (1733–1742) и описанным ее участником, адъюнктом петербургской Академии наук Г. В. Стеллером» (Серман 1966, 56–58). Ломоносовские стихи соотносятся и с картинами морской фауны в поэме Дюляра, где – как и у Брокеса – очевидные отзвуки Книги Иова растворены в секулярном описательном стиле, подкрепленном обильными естественно-научными примечаниями. Подводный мир Дюляра полон грандиозных чудовищ, ведущих между собой «бесконечную войну»:

Sur ce peuple infini les énormes Baleines
Dominent fièrement, superbes souveraines,
Et sous l’immense poids de leur corps monstrueux,
Pressent & font gémir les flots tumultueux. <…>

A mes regards tremblans quel monstre se présente!

II seme au sein des flots la mort & l’épouvante.
Nul de tes citoyens, ô liquide élément,
N’a tant de cruauté, n’a tant d’acharnement.
Par son vaste contour sa tête est monstrueuse.
Son dos large est couvert d’une peau raboteuse,
Et telle est la largeur de son affreux gosier,
Qu’un homme est dans ses flancs englouti tout entier.
De six cordons de dents, tranchantes, crénelées,
Et sur chaque machoire en étages doublées,
Sa gueule spatieuse est armée, & ses yeux
Aperçoivent la proie au gouffre le plus creux.
Il fond, & l’engloutit. Tout le craint: tout l’évite.
Il en est plus ardent, plus âpre à la poursuite:
Monstre, des vastes mers le fléau, la terreur <…>

Combien d’autres poissons de figure effrayante

Occupés à se faire une guerre constante!
Le puissant Cachalot, ennemi du Requin,
Du combat avec lui balançant le destin <…>
Et l’Espadon <…>
Qui, toujours provoquant la baleine au combat,
Fond sur elle, l’attaque, et sous ses coups l’abat.