Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Описание дикого осла в книге Иова возбуждает довольно сильную идею возвышенного просто тем, что подчеркивает его свободу и его пренебрежение к людям; в противном случае описание такого животного не могло бы содержать в себе ничего благородного <…> Величественное описание единорога и левиафана в той же книге полно таких же возвышающих их обстоятельств: «Захочет ли единорог служить тебе?.. Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде?.. Понадеешься ли на него, потому что сила его велика?..» «Можешь ли ты удою вытащить левиафана?.. Сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?.. не упадешь ли от одного взгляда его?» (Там же, 96–97)

Возвышенность божества в различных его обличьях Берк описывает через воздействие, оказываемое им на личную и коллективную субъектность аудитории:

Но когда мы размышляем о таком громадном предмете, находясь как бы под крылом всемогущей силы, обладающей к тому же всесторонним вездесущием, мы сами съеживаемся, уменьшаясь до ничтожных размеров нашей собственной природы, и тем самым как бы уничтожаем себя в его глазах (Там же, 98–99).

Этот механизм, увязывающий созерцание бога с самоуничижением субъекта, разыгрывается в знаменитых стихах ломоносовского «Вечернего размышления»:

Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!

(Ломоносов, VIII, 121)

«Ода, выбранная из Иова» тоже соответствует теории возвышенного, толкующей библейскую теофанию как риторический инструментарий секулярных – эстетических и политических – отношений господства и подчинения. «Ода…» с ее грандиозными космологическими картинами предстает актом «возвышенной» риторики, вменяющей своим читателям принужденное согласие и обустраивающей их субъективность вокруг принципа покорности.

Учение о возвышенном самым прямым образом соотносилось с политическими представлениями об иерархическом порядке. Берк в той же главе связывает монархическую власть с возвышенным и ссылается при этом на Книгу Иова:

Власть, которой в силу своего положения пользуются короли и военачальники, имеет такую же связь со страхом. <…> «Когда я выходил к воротам города, и на площади оставил седалище свое, – говорит Иов, – юноши, увидев меня, прятались…» (Берк 1979, 97)

Увиденная глазами восхищенно-подавленного субъекта власть отнесена одновременно к эстетической, религиозной и политической сферам – соответственно тому, как в эстетическом трактате Берка механика политического господства рассматривается с опорой на библейский текст. Смешение политической и религиозной эмоции было принципиально важно для поэтики возвышенного. Влиятельные швейцарские критики и теоретики И. Я. Бодмер и И. Я. Брейтингер, внимательные читатели английских эстетических дебатов, так писали о возвышенном созерцании божества в работе 1746 г.: