Горацианский язык придворного патронажа возобновлялся в послании Вольтера «К государственному министру о покровительстве искусствам» («Epître à un ministre d’Etat sur l’encouragement des arts», 1740), много раз перепечатывавшемся и широко ходившем при европейских дворах в 1740‐х – начале 1750‐х гг. Здесь прославлялся фаворит и меценат, примиряющий покровительствуемых им литераторов и ученых:
[Мудрый и блестящий ум, рожденный по воле небес очаровывать подданных и служить их государю! Как любезна мне твоя склонность поощрять благодетельными усилиями оживающие по твоему слову искусства! Не отдавая никому несправедливого предпочтения, твоя рука сохраняет равновесие между всеми соперниками. Одушевляй же глас слезливой Мельпомены, береги приятства ее смеющейся сестры, вдохновляй кисть, резец, гармонию и вкладывай золотой компас в руки Урании.] (Voltaire 18B, 453–454)
Послание Вольтера, отображавшее его сложные взаимоотношения с государственным министром Ж. Ф. Морепа и приуроченное к попыткам поэта добиться членства во Французской академии, очерчивало вместе с тем обобщенную модель придворного культурного патронажа. Под эгидой высокопоставленных покровителей – монархов или министров – «ученые споры» должны обернуться учтивым сотрудничеством. В этой культурной утопии была укоренена сама организационная форма придворной академии (см.: Stenzel 1996; Gordin 2000). В цитированной выше речи при вступлении во Французскую академию Вольтер напоминал, что «она образовалась на лоне дружбы» («c’est dans le sein de l’amitié qu’elle prit naissance») и что ее законами были «благопристойность, согласие, чистосердечие и разумная критика, столь далекая от злословия» («la bienséance, l’union, la candeur, la saine critique si opposée à la satire» – Voltaire 30A, 32).
Стихи Сумарокова «Желай, чтоб на брегах сих музы обитали» должны были опираться, кроме того, на сочинение известной поэтессы госпожи дю Бокаж о пользе литературных состязаний, перепечатанное несколькими месяцами ранее в «Caméléon littéraire». В 1746 г. оно выиграло литературный приз Академии Руана (см.: CL, № 16, 347–348; Wilson 1991, 141) и представляло собой апологию этого конкурса, а также академического принципа как такового: