Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

J’imite les Romains encore jeunes d’ans,
A qui l’on permettoit d’accuser impudans
Les plus vieux de l’estat, de reprendre et de dire
Ce qu’ils pensoient servir pour le bien de l’empire. <…>
Que tu liras ces vers, où jeune je m’esbas
Pour esgayer ma force ainsi qu’en ces combas
De fleurets on s’exerce, et dans une barriere
Aux pages l’on reveille une adresse guerrière,
Fouement courageuse, afin qu’en passe-temps
Un labeur vertueux anime leur printemps,
Que leur corps se desnouë, et se desangourdisse,
Pour estre plus adroits à te faire service.

[Я подражаю римлянам, коим, пока они молоды,

Позволялось безнаказанно обвинять
Старейших в государстве, упрекать и говорить
То, что служило, по их мнению, благу империи. <…>
Прочти эти стихи, где я забавляюсь по молодости,
Чтобы оживить свои силы, подобно тому как
Упражняются в сражениях на рапирах, и в манеже
В пажах пробуждают военную сноровку,
Безрассудно смелую, чтобы на досуге
Добродетельные труды оживотворяли их весну,
Чтобы тело их раскрепощалось и разогревалось
И могло способней нести твою службу.]

(Régnier 1853, 8–10)

Ставя сочинение сатир в один ряд с военными забавами, Ренье вписывает литературные труды в сословный этос дворянского юношества. Как и Ренье, Кантемир стилизует собственный облик в соответствии с аристократическим идеалом. В одной из его эпиграмм «Автор о себе» констатируется: «Не из подлых родиться дала мне природа» (Кантемир 1956, 237). Феофил Кролик в цитированном отклике на II сатиру упоминает сословные добродетели Кантемира вместе с его высоким происхождением: «И нравом твоих красишь кровь предков свободных» (Там же, 446). Другой почитатель первых сатир Кантемира писал:

Чим Гораций у римлян, у французов Боало,
Тим Кантемир у россов славится немало.
Но те только по уму; сей же не в том едином,
Но родом, нравом, умом, да к тому же чином.

(Там же, 452)

Сравним в составленной десятилетия спустя надписи В. И. Майкова к портрету Кантемира (1777):

Сей муж, породою и саном быв почтен,
Был музам верный друг до смерти от пелен.
Ко добродетели он путь всегда свой правил
И житием своим свой род и сан прославил.

(Майков 1966, 285)

Ренье видел в поэтических занятиях прелюдию к государственной службе. Кантемир осуществил этот карьерный сценарий: он стал полномочным министром России в Англии и Франции, а в начале 1740‐х гг. обсуждалась возможность его назначения на пост вице-канцлера. Тогда же он пересылал ко двору в Петербург свой итоговый сборник с эпиграфом из Буало, отождествлявшим литературные и общественные амбиции: «Не злословить, но себя оказать меж нами / Жадность правду воружи сатиры стихами» (Кантемир 1956, 442; курсив наш. – К. О.). Стихотворные сочинения, вписавшиеся в общий горизонт государственной книжности, становились одной из опор карьерного роста. Как можно заключить, карьера Кантемира и его литературные труды воплощали происходивший при его жизни социокультурный сдвиг, в результате которого «науки» все больше становились в русском дворянском обществе и государственной иерархии фактором социального престижа, или, в терминологии П. Бурдье, – «культурным капиталом».

III